Труди Пактер - Экранные поцелуи

Ричард продолжал боготворить отца до тех пор, пока не обнаружил, что тот — горький пьяница. Ему следовало бы заметить это гораздо раньше, признался он в разговоре с Рэчел. Никто, кроме пьяницы, не стал бы так обращаться с женой, набрасываться на нее из-за каждого пустяка. Никто, кроме пьяницы, не стал бы одалживать крупные суммы, забывая потом их вернуть. И никто другой не смог бы вызвать к себе такую жалость.

С годами отец пил все больше, а театры, в которых он играл, становились все хуже. Вместо Лондона он теперь играл в Бирмингеме, вместо Нью-Йорка и Вашингтона — в Эдинбурге и Глазго. Гастроли класса «А» сменились классом «Б». Они больше не останавливались в отелях, а лишь в дешевых пансионах. Когда же Эдмунд Робертс начал драться, друзья-актеры перестали жалеть его. Жалость уступила место презрению.

Ричард научился извиняться за отца, научился сносить унижения. С годами у него развилась способность находить нужные слова и с их помощью выходить из сложных ситуаций. И то, что он в течение стольких лет защищал отца, в конце концов принесло свои плоды. Благодаря его громкому имени Ричард поступил в Королевскую академию драматического искусства.

Родители пришли к нему на выпускной спектакль. После спектакля они все пошли выпить в Гаррик-клуб.

— Ну, как тебе понравилось? — спросил Ричард отца. И откинулся на спинку кресла, ожидая похвалы.

Однако ее не последовало. Эдмунд высказал сыну то, что думал.

— Стыдно мне за тебя не было. Но и гордиться тоже нечем. Ты вполне крепкий актер, и у тебя всегда будет работа. Но ведущим ты никогда не станешь. Этого в тебе нет.

Услышав эту историю, Рэчел пришла в ужас.

— И что ты ему ответил? Если бы мне такое сказали, я бы тут же встала и ушла.

Ричард улыбнулся.

— У меня было сильное искушение так и сделать. Никогда не забуду, как я сидел там, а старый пьянчуга говорил мне, что я никуда не гожусь. И это за все, что я для него сделал. За мою бесконечную ложь из-за него, за драки, из которых я его вытаскивал.

— Что же ты ответил?

Ричард больше не улыбался.

— Ничего. За последние годы я научился сносить и не такое. Если бы я вышел из себя, старик перестал бы со мной разговаривать. Случалось, он молчал месяцами… годами. Я не мог так рисковать: у него все еще было достаточно громкое имя. В нашей профессии, Рэчел, никогда нельзя сказать, кто и когда может оказаться тебе полезен… включая собственного отца.

Раньше Рэчел никогда не любила. Все ее предыдущие романы так или иначе уживались с театром. И она всегда сохраняла в неприкосновенности какую-то часть себя. До тех пор, пока не встретила Ричарда.

Ему она отдала все — свою комнату, свои секреты, а в конце концов и свое сердце. Ей это пошло только на пользу. Напряжение, которое до этого постоянно присутствовало на репетициях, теперь исчезло. Она включилась в общий процесс — помогала слишком медлительным партнерам, смеялась над собственными ошибками. И перестала злиться на Джереми Пауэрса.

— Если ему хочется научить меня, как играть Лауру Чивли, ну что ж, пусть попробует. В худшем случае я буду выглядеть дурой на репетициях, — говорила она Ричарду.

На репетициях она играла точно так, как требовал Пауэрс. Она перестала спрашивать себя, что же делает ее героиню такой невероятной стервой. Вместо этого она решила положиться на свои ощущения и интуицию. Каждое утро, стоя перед зеркалом, она повторяла себе: «Я Лаура Чивли». Читая роль, она пыталась вообразить себя Лаурой Чивли.

Неожиданно для самой себя она стала красить ногти в ярко-красный цвет. Сменила джинсы на юбки и облегающие свитера, носила туфли на высоких каблуках, начала ярче краситься. Никто не заметил этих перемен, кроме Джереми Пауэрса. Он молча наблюдал и ждал, что будет дальше.

Наконец, на одной из репетиций, это случилось. За минуту до этого она была Рэчел Келлер и лишь играла стервозную особу. В следующий момент Рэчел Келлер бесследно исчезла, осталась лишь Лаура Чивли. Как будто она сменила одну телесную оболочку на другую, причем без всяких усилий, так, что даже не заметила этого, и лишь в конце репетиции опять стала сама собой. Это ощущение было настолько потрясающим и в то же время настолько совершенным… Ничего подобного она до сих пор не испытывала. Партнеры, казалось, заметили ее волнение и полностью его разделяли. Лишь Джереми Пауэрс держался в стороне от всех, молчаливый и задумчивый. Наконец он подошел к ней.

— Пошли выпьем по чашке кофе. Надо поговорить о том, что сейчас произошло.

Они прошли в Зеленую комнату, нашли свободный столик в углу.

— Как это получилось? — спросил Джереми.

Рэчел пожала плечами, отхлебнула кофе.

— Сама не знаю. Какое это имеет значение?

Режиссер улыбался.

— Только это и имеет значение. Если вы не знаете, как вы это сделали, могу ли я быть уверен, что вам удастся это повторить?

На минуту она задумалась.

— Нет, ничего не выйдет. Я знаю только, что чувствовала, но не могу сказать, что я делала.

— Неплохо для начала. Расскажите мне, каково это — быть Лаурой Чивли.

Она отвела взгляд и заговорила как будто во сне.

— Это была я — и одновременно не я. Гораздо более злобная, с черной душой. Мне хотелось делать больно, мне хотелось мучить других. И меня это не удивляло, более того, мне это казалось абсолютно нормальным.

— Вы когда-нибудь раньше чувствовали что-либо подобное?

Она усмехнулась:

— Да, когда вы меня разозлили. И еще один раз, но очень давно. Я тогда поссорилась с отцом.

Он кивнул:

— Так я и думал. У вас внутри, Рэчел, запрятано много злости. Однажды я вас нарочно спровоцировал, чтобы посмотреть, не выйдет ли она наружу. А теперь вы сами обнаружили ее в себе. На ней вы построили образ Лауры Чивли.

Она смотрела на него с удивлением:

— Вы так считаете?

— Да, вы делали это подсознательно. А теперь я хочу, чтобы в следующий раз вы думали об этих своих эмоциях. Следите за тем, как они растут и во что превращаются.

Рэчел встревожилась:

— А это не повредит моей игре?

— Может быть, чуть-чуть, в самом начале. Но я вам помогу это преодолеть.

Она вспомнила тот эпизод в школе искусств, когда ее так же заставили вызвать к жизни, таившиеся в ней чувства. В тот раз это было чувство гнева на отца за потерю драгоценных рыжих волос. Теперь ей показалось, что она никогда не умела использовать свои собственные эмоции. Только с помощью Джереми Пауэрса ей удалось обнаружить глубоко скрытые ярость и злобу. Однако на этот раз она сама их вызывала, сама ими управляла. С их помощью родилась к жизни великолепнейшая стерва Лаура Чивли. Пауэрс не просто научил ее, как играть эту роль. Он показал, что в ней, в Рэчел, заложены и ярость, и печаль, и боль, и теплота, и страсть. Все это принадлежало ей, и все это она теперь могла продемонстрировать зрителям.