София Герн - Сумерки в раю

Вечером Богородский устраивал вечеринку, и на нее собралось слишком много народа. Как же это пати напоминало шумные и бестолковые сборища, которые так любил Алексей. Удивительно, но Алена все больше и больше убеждалась в том, как они похожи. Везде, где только можно, горели фонари, освещая огромный сад, как праздничная иллюминация. Это сходство усугубляли и лампочки на деревьях, создавая атмосферу непринужденного веселья. Веселье и в самом деле разгоралось с неистовой силой. Гости вели себя шумно, женщины, все как одна, были красивы, как модели. А, может быть, некоторые из них таковыми и являлись. Алена обратила внимание на стройную блондинку, типичную американку с голливудским оскалом и холодными серыми глазами. Трудно было сказать, все в этой женщине свое собственное или результат дорогостоящей работы пластических хирургов. На ней было облегающее платье из золотой парчи, которое делало ее похожей на закованного в латы рыцаря. Сходство усиливалось ее угловатыми и резкими движениями, совсем не женственными. Вера шепнула, что это бывшая любовница Антона Раушенбаха. И Алена почему-то ощутила легкий укол ревности. Вера это заметила.

— Но ведь бывшая, — улыбнулась она.

— А мне какое до этого дело? — небрежно повела плечами Алена. И тем не менее ее это почему-то задело. А потом ее внимание привлекли уединившиеся в увитой штамбовыми мелкими розочками беседке те самые мужчины, которые присутствовали на обеде в день ее приезда. Они о чем-то горячо спорили, и общий тон их беседы казался напряженным.

— Ну и что? — сказал Богородский. — Вы всерьез полагаете, что нашему богоугодному заведению может что-то угрожать?

— Как сказать, Андрей, я не уверен на сто процентов, — вполголоса возразил Уилл Брюс, — но информированные люди утверждают, что нас есть за что прихватить, и это вопрос времени.

— Успокойся, — махнул рукой Том Шнайдер. — Я знаю свое дело. Наши документы безупречны, нашим акционерам не на что пожаловаться, все идет просто отлично. Да и репутация Антона Раушенбаха дорогого стоит. Налоговой инспекции нам нечего предъявить. Не обращай внимания на слухи.

— А вот это ты напрасно, Том, — покачал головой Богородский. — У нас говорят, слухами земля полнится. Их игнорировать не нужно. Просто сделаем выводы. И все.

— Этот твой рекламный ролик, — сказал Брюс, — ты его для чего делаешь?

— Ха! Для того чтобы здесь была эта прекрасная леди с вашего телевидения! Будто бы у нас тут дефицит женщин. Да, Андрей? — засмеялся Шнайдер.

— Наших лучше вообще не трогать, — отозвался Брюс, не дав ответить Богородскому. — Чуть что, подают в суд на сексуальные домогательства. Стервы, а не бабы. Совсем с ума посходили со своими гендерными проблемами. Вот взять хотя бы нашу уважаемую мисс Шелл. Типичная феминистка. Терпеть их не могу. Ваши женщины, Андрей, просто сокровище. И красивы, и умны.

— И доступны, — сказал Шнайдер.

— Это ты зря, Том, — помолчав, включился в разговор Богородский. — У тебя не совсем правильное представление о русских женщинах. Знаешь, что в них самое главное? Они куда более бескорыстны, чем американки. И умеют любить. А ты называешь это доступностью. Ты просто ни черта не понимаешь. А что касается ролика… Тут вы, друзья мои, опять попали пальцем в небо, опять же как у нас говорят. Меня здешние проблемы не так сильно беспокоят, как те, что могут быть дома. И мне нужен положительный имидж, солидный, благородный. Если вдруг понадобится адвокат… Впрочем, и здесь благотворительность ценится. Не помешает. Мы убьем двух зайцев. Сделаем ролик и отрекламируем госпиталь, а мне — достойный пиар. Даже если вздумаем избавляться от этой собственности, она при хорошей рекламе только вырастет в цене.

— Согласен, — уже серьезно кивнул Брюс.

— И все-таки проверь, есть ли у нас дыры в корабле, Том, — заключил Богородский. — Я на тебя полагаюсь. Ты ведь акционер, тебя это касается.

Они закончили разговор, так и не заметив Алену. Вокруг гремела музыка, смеялись и громко переговаривались гости, и деловая троица влилась в общую компанию. Подслушанный разговор оставил у Алены какое-то странное ощущение, хотя в нем не было ничего особенного. Налоги, вложения, акции… Обычная беседа бизнесменов. Она подумала было, что ее возмутило отношение этих зажравшихся американцев к ней как к женщине, но это было не так. Их мнение ее вовсе не интересовало и не волновало. Тем более что сам Богородский осадил друзей. Но все-таки. Не все, оказывается, здесь так радужно. Но что еще может быть, если в бизнесе участвуют наши отечественные олигархи? Без криминала не обойтись.

В этот вечер она выпила лишнего, была перевозбуждена новизной обстановки, солнцем, океаном, поездкой в госпиталь и знакомством с Антоном Раушенбахом, так что откланялась чуть раньше, чем было бы уместно, хотя вряд ли кто-то из безумствующих по всему дому гостей заметил ее отсутствие. Но один человек заметил. И незаметно прошел за ней по галерее и затаился за шторой в ее комнате. Это был господин Богородский собственной персоной. Алена заметила его, только когда скинула платье и рухнула в постель. Она даже не успела испугаться. Ее рассудок был затуманен шампанским, и поэтому она совершенно не склонна была оказывать ему сопротивление, напрочь забыв собственную неловкость, которую ощутила, вспоминая свои фантазии. Теперь неловкости не было. Но… странно. Перед ее замутненным взором светилось в лунном свете не лицо Андрея, а… Конечно же это Андрей Богородский. Он тоже изрядно подвыпил. Иначе вряд ли позволил бы себе вот так вторгаться на ее территорию. Но это был его дом. Его собственность. И собственность могла принадлежать только ему и никому другому. Чужих прав он не признавал. А у нее не было сил сопротивляться.

Она была погружена в сладкое забытье и словно не замечала его маневров. Рука Андрея легла на ее руку и, медленно передвигаясь по животу, остановилась на лобке. Нервы у Алены были напряжены. Внезапно она почувствовала ожог стыда, словно преступница, застигнутая на месте преступления. Рука Андрея оставалась неподвижна, но все теснее прижимала руку Алены к изнывающей плоти.

Долго так продолжаться не могло. Она почувствовала, как другой рукой он, лаская внутреннюю сторону ее бедер, пытается раздвинуть ей колени. У нее не хватало сил на то, чтобы вырваться из его рук, и она лишь защищалась, свободной рукой прикрывая живот. И снова словно вплыла в ту сладкую неподвижную истому. Его руки тут же оторвались от нее, будто желая наказать Алену за эту ничтожно слабую попытку сопротивления. Они поднялись выше. Одна скользнула под трусики Алены, и ее тело оказалось в таком положении, что всякая попытка высвободиться представлялась невозможной. Андрей гладил ее крепкий живот и постепенно спускался все ниже и ниже. Пальцы пробежали по всему ее телу, потом ладонь принялась как бы разглаживать все ее сокровенные складочки. А потом настойчивая рука раздвинула ей колени, и вот уже под его рукой ее горячая, трепещущая и влажная от возбуждения плоть. Кусая губы, чтобы сдержать стоны, подступающие к горлу, Алена выгнула спину. Андрей склонился над ней и, взяв ее руку в свою, потянул к себе, к расстегнутой «молнии» на брюках. Она почувствовала под своими дрожащими пальцами его отвердевшее естество и… внезапно очнулась. Сделала попытку выскользнуть из его цепких объятий, но это лишь раззадорило его. Отказов этот человек не принимал, да и почему он должен был отказываться от этой женщины, которая только что позволила ему столь интимные ласки, раззадорила, возбудила до крайности? Разозлившись от ее неуместного сопротивления, он перевернул Алену на живот и резко вошел в нее. Его движения были судорожными и грубыми, как движения насильника, но все это продолжалось недолго. Богородский откатился в сторону и небрежно погладил ее по спине. Дежавю… Алене на мгновение показалось, что она лежит в спальне загородного дома Алексея, неудовлетворенная, злая на себя и на него. Она уткнулась в вышитую подушку. Слез не было. Было лишь чувство полнейшей опустошенности, но не той, блаженной, которую дарит взаимное удовлетворение партнеров, а совсем иной. По-видимому, он тоже ощутил неловкость, потому что, пробурчав что-то невразумительное, поднял с пола брюки, натянул их, путаясь в штанинах, и, слегка пошатываясь, ушел.