Хелен Майерс - Любовь и предательство

     — Боже... я не знаю.

     Она тоже не знала. И эту горькую пилюлю ей приходилось глотать каждый день с тех пор, как она приняла решение.

     — Все равно, — после непродолжительного молчания сказал Кайл, — ты была не права, что лгала мне все эти годы. И не права, когда обманула дедушку.

     Все правильно. Тейлор кивнула, припоминая старую пословицу, что всему свое время. Пришло ее время ходить по битому стеклу и раскаленным углям.

     — Может, я поступила опрометчиво. Опять же всегда легче судить со стороны.

     — Мы говорим о моей жизни, мама.

     — Верно, сынок. О твоей жизни, которую я пыталась защитить, как только могла.

     Кайл поглубже уселся на сиденье и скрестил руки на груди. Больше он ничего не говорил.

     Вернувшись домой, они нашли Эмметта на диване, волосы его были всклокочены, словно он все это время теребил их. При виде дочери и внука он с облегчением вздохнул.

     — А ну-ка присядьте на минуту и постарайтесь не наговорить глупостей.

     — Твои советы запоздали, — бросила Тейлор. Кайл с возмущением посмотрел на нее, но все же опустился на стул.

     — Полагаю, хотя бы одна хорошая новость есть — никто не истекает кровью, — растягивая слова, произнес отец, внимательно разглядывая угрюмое лицо мальчика. — Лучше расскажи, что у тебя на душе. Не стоит накапливать недобрые чувства с тем, чтобы потом в неожиданной форме выплеснуть их.

     — Как ты не понимаешь? — возмущенно спросил Кайл. — Я видел его. Я очень похож на него.

     С дедом он разговаривал менее враждебно, чем с ней, но Тейлор это не слишком утешило.

     — А я сидел здесь и ругал себя за то же самое, — сказал Эмметт. — Мне следовало принять больше участия, ведь я не понаслышке знаю, как тяжело воспитывать ребенка одному. Но я вырастил твою мать. Все мы имеем отношение к случившемуся, не только она. А Тейлор сама тогда еще была ребенком. Если ты намерен всю вину взвалить на нее, подумай, каково ей было учиться, зарабатывать на жизнь и ухаживать за тобой.

     — Я не просил, чтобы меня рожали.

     Словно призрачное эхо донеслось до Тейлор: она сама когда-то бросила эти слова отцу во время одной из ссор. Сейчас трудно вспомнить, из-за чего они поссорились, скорее всего из-за какой-то ерунды. Они с отцом обменялись взглядами.

     — Ты прав. Расплачиваться чертовски тяжело, — пробормотала Тейлор, пожимая плечами в ответ на его полный боли взгляд. Затем отправилась на кухню, чтобы напиться воды. Ей необходима минута, чтобы оправиться от последнего удара. Но вместо этого мысли невольно обратились к Хью.

     Он был так потрясен, испытывал такую боль, когда увидел Кайла и узнал правду... Он, безусловно, забыл, что в момент их последней близости они не применяли противозачаточных средств. Но это вполне понятно, ведь все произошло в тот вечер, когда изнасиловали Ноуэл. Он вернулся из больницы в Альбукерке, где мать осталась с сестрой.

     Они были в его доме одни, Тейлор попыталась заставить его съесть обед, поговорить с ней. В его груди кипела ярость, и она, желая как-то успокоить его, сделала тогда единственное, что было в ее силах, — предложила себя.

     Глядя теперь из кухонного окна на горы, она оживила в памяти этот последний, слишком короткий эпизод... Вот она последовала за ним в спальню, остановилась позади него у окна. Сумерки все поглотили. Она обвила руками его талию и прижалась щекой к спине, широкой и сильной уже тогда. Ей никогда не забыть, как он напрягся и глубоко вздохнул при первом ее прикосновении.

     Развернувшись, он крепко прижал ее к себе.

     — Помоги мне, — прошептал он неузнаваемым, полным боли голосом. — Помоги забыться. Сделай так, чтобы боль прекратилась.

     Он не просил о физической близости, просто хотел укрыться от своих мыслей. Тем не менее она отдала ему все, на что способны были ее сердце и тело.

     Тейлор закрыла глаза и дала волю воспоминаниям — снова ощутила она прикосновения его рук и губ к своему телу. Ее тело вновь наполнилось теплом, грудь стала упругой, будто налилась молоком, соски затвердели, и возникло ощущение боли в чреве, там, где когда-то Хью заполнял ее, воспламеняясь жарким огнем.

     Это какое-то безумие.

     Она отошла от раковины и вернулась в гостиную, откуда доносился гул приглушенных, но резких мужских голосов, говорящий о том, что Кайл еще сердится.

     — Почему ты ворчишь, сынок? — говорил отец. — Должен или не должен Хью Блэкстоун иметь что-либо общее с твоей жизнью, с тем, каким человеком ты станешь?

     — Да, должен! И я имею право на свое собственное мнение.

     — Конечно, имеешь, — согласилась Тейлор, присаживаясь на валик дивана, — но, пожалуйста, не спеши. Будет лучше, если ты отложишь решение на денек-другой.

     — К чему? Ты думаешь, мое мнение о тебе переменится к лучшему?

     Она ожидала услышать нечто подобное, но боль от этого не уменьшилась.

     — Нет, я не жду ничего подобного. Послушай, я должна быть на улицах или в полицейском участке, чтобы удостовериться, что все в порядке в...

     — Все хорошо, — вмешался отец, успокаивающе взмахнув рукой. — Если бы что-нибудь произошло, Оррин непременно позвонил бы. Поговори с мальчиком, если он этого хочет.

     На самом деле хитрый старый лис просто хотел подслушать их разговор, чтобы узнать ее планы. Будто она сама их знала!..

     — Не нажимай, — предостерегающе сказала она, затем снова обратилась к Кайлу: — Я собираюсь переодеться, затем ненадолго поеду в город. Следует ли мне беспокоиться о тебе?

     — Я больше не убегу, если тебя это интересует.

     — Да, спасибо.

     Понимая, что он не захочет принять никаких знаков внимания с ее стороны, она извинилась и направилась наверх. Уже через несколько минут откопала синюю форменную рубашку в большой сумке, которую принес наверх Кайл. Столь же быстро отпорола нашивки с рукавов. Надев рубашку, Тейлор заправила полы в джинсы.

     — Дедушка знает, как связаться со мной, — сказала она Кайлу, спустившись вниз, и вышла через кухонную дверь.

     Снова забравшись в «блейзер» отца, она направилась обратно в город. Ее уже не волновало возобновление знакомства с горожанами. Теперь она испытывала такое смятение, по сравнению с которым ее прежнее беспокойство по поводу того, что она станет здесь первой и единственной женщиной-полицейским, показалось мелким и незначительным. Снова подъехав к пересечению Главной улицы и Круки-Пайн, она увидела, как знакомый старый пикап рванулся вперед, ей наперерез, и поняла, что у нее нет времени изменить направление.