Наталья Нестерова - Избранник Евы
И та же самая бабушка с папиной стороны рассказывала мне, какие веселые годочки провела в девичестве. Бабушка родом из Армении, из города Акилисен у западной излучины Евфрата. Там у них истово поклоняются богине Анаит (вроде нашей Артемиды). И принято девушек из обеспеченных семей отправлять служительницами культа в роскошный храм Анаит отдаваться за деньги чужеземцам. Это был не разнузданный или развратный обряд, а священный, потому что более священного и таинственного акта, чем совокупление мужчины и женщины, боги не придумали. Позже появился один Бог (под разными именами), предполагаю, что у него проблемы с потенцией. Иначе к чему ему святое превращать в греховное и грязное?
По словам бабушки, девушки-жрицы обращались со своими любовниками очень ласково. Не только оказывали эротическое «гостеприимство», но и дарили подарки, подчас превосходящие плату, которую гость вносил в храм. Мой дедушка, возвращаясь из какого-то военного похода, заглянул в Акилисен и так пленился красотой и нежностью бабушки, что увез ее в Элладу.
А когда мой папа решил жениться на гетере (моей маме), бабушка встала на дыбы. Хотя мама происходила из очень старинного и богатого рода. Только благодаря дедушке, которого растрогала любовь моих родителей, свадьба состоялась. Отношения мамы с бабушкой в дальнейшем напоминали взаимодействие скалы и грозы. Мама — скала, бабушка — громы и молнии, разящие скалу. Впрочем, я не знаю народов, которые могут похвастаться поголовно прекрасными и безоблачными отношениями между свекровями и невестками.
В нашем роду повторялось: женщины до замужества весело проводили время, но, распустив перед алтарем пояс (аналог венчания), принеся жертвы Деметре, становились высоконравственными матронами. Мужчины, напротив, как на подбор однолюбы. Мы с братом, наверное, станем исключением. Тарений любвеобилен до всеядности. А мне, кроме Избранника, никто не нужен.
Бабушка, в отличие от мамы, не стала закрывать глаза на то, как плохо я выгляжу.
— Мать не следит за твоим здоровьем! — разорялась бабуля. — Тебя плохо кормят!
— Меня отлично кормят. Просто нет аппетита.
— Твоя кожа серого цвета! Мать не следит, чтобы рабыни хорошенько умащивали тебя в бане.
— Они ежедневно втирают в меня литры ароматных масел. Я уже пахну как ладья, приплывшая из Индии.
— Тогда тебя сглазили! — непререкаемо заявила бабушка. — Будем лечиться! Слушай заклинание, сделай все, как я скажу.
— Но, бабушка…
— Не смей возражать! Ты меня знаешь!
Знаю. Если бабушку не слушаться, то вина падет на мою маму. На нее обрушится гроза с ливнем и молниями. Жалко маму-скалу.
— Хорошо, бабушка, я согласна.
— Возьми землеройку, утопи ее в ключевой воде. То есть убей, однако слова этого не произноси, поскольку это дурное предзнаменование. То же самое проделай с луноголовым жуком, но только утопи его в проточной воде. Повтори!
— Землеройку прикончить в ключевой воде, жука в проточной.
Далее. Возьми речного рака, жир от пестрой девственной овцы, помет собакоголовой обезьяны, два яйца ибиса, смолы миртового дерева и крокуса — каждого на две драхмы. Италийской альпийской травы, ладана и непроросшего лука — каждого на четыре драхмы. Повтори!
Я послушно повторила эту белиберду. Двадцать драхм, посчитала мысленно. На такую ерунду? На эти деньги можно купить приличную диадему!
Бабушка стала объяснять, что делать с адской смесью:
— Помести все в ступку, хорошенько разотри и держи в свинцовом сосуде. Какой сейчас месяц?
— Метагейтнион (сентябрь).
— В первое полнолуние пианепсиона (октября) возьми часть смеси, поднимись на чердак с жаровней, добавь в огонь, одновременно произнося молитву. Сейчас ее заучишь.
— Ладно.
— Ой, что-то не нравится мне твое лицо!
Моя покорность бабушку не обманула. Хотя я не демонстрировала пренебрежения к шарлатанскому колдовству, мое лицо никак не походило на лицо девушки, готовой броситься в поисках жира пестрой девственной овцы и обезьяньего помета. Носиться от родника к реке, чтобы топить в них насекомых, я тоже не собиралась.
Бабушка покачала осуждающе головой и сказала, что сама добудет необходимые ингредиенты.
— Знаю одного честного торговца с Кипра, который не обманет, не подсунет вместо яиц ибиса голубиные. Помнишь, твой отец мучился вздутием живота? Торговец достал мне отличный порошок из рога черного быка, спиленного через минуту после того, как бык покрыл белую корову…
Я отлично помнила, как мама с благодарностью приняла от бабушки «лекарство», а потом тайком вылила его в помои. А папе сказала:
— Не увлекайся молодым вином, чтобы рогами не лечиться.
Бабушка была уверена, что я пошла на поправку благодаря нашей ворожбе. На самом деле, очевидно, сыграли роль домашний уют, мамина опека, прекрасное солнце Греции и моя молодость. Смешно, когда девушка говорит: меня излечила моя молодость? Но я девушка с опытом, которым не обладают многие зрелые женщины.
Лицо мое просветлело, исчезли тени под глазами, ушла костлявость ключиц, локтей и коленок, они покрылись пухленьким жирком. Но душевное состояние продолжало желать лучшего. Я хандрила и тосковала. В глазах моих не плясали веселые огоньки, улыбка редко трогала губы.
В древнегреческом языке нет эквивалента понятиям «флирт» и «кокетство», потому что отношения мужчины и женщины лишены у нас фальши и неестественности. Но было бы глупо отрицать, что наши девушки не строят глазок молодым людям. Слов нет, а повадки есть.
Я глазок никому не строила, большей частью пребывала в хмуром и задумчивом состоянии. И при этом пользовалась таким успехом, который и не снился мне в те времена (по разумению папы и брата еще месяц назад), когда я щебетала, хохотала над каждой шуткой, трижды в день меняла платье и диадемы. Вот и пойми юношей! Чего им более хочется: приручить веселую птичку или поймать на крючок холодную рыбу?
Впрочем, ответы на подобные вопросы меня мало заботили. А родители, конечно, желали, чтобы я составила выгодную партию, то есть вышла замуж. Мама мечтала, что я встречу Избранника среди тех парней, что табунами мчались в наш дом.
Встречу и останусь под ее крылышком навсегда. Папины планы были грандиозны, он считал, что его дочь заслуживает не меньшего, чем стать женой царя.
— У македонского царя Филиппа Второго подрастает сын Александр. Как жаль, что парнишке только двенадцать! — сокрушался папа.
— Саша Македонский, — ухмылялась я, — много достигнет, но плохо кончит.
Произнесенное на русский манер «Саша» удивило папу.
— Саса? — переспросил он. — Не знал, что так прозвали парнишку.
