Ближе, чем вечность (СИ) - Емельянов
— Я не знаю, смогу ли стать для тебя тем, кого ты хочешь во мне видеть. Смогу ли оправдать твои ожидания.
Он замолчал, а Тарталья продолжал в изумлении и растерянности смотреть на него, пытаясь понять, что он имеет в виду.
И вдруг он понял.
— Аждаха, — негромко сказал он. — Ты любишь его.
Чжун Ли не смотрел на него, когда ответил:
— Я никогда не переставал. И не думаю, что смогу. Но я…
— Что? — подбодрил его Тарталья.
— Я неравнодушен к тебе, — закончил Чжун Ли.
Мгновение Тарталья не мог вымолвить ни слова, а потом расхохотался.
— Прости, извини, — забормотал он, всё ещё смеясь. — Ты такой архонт, Чжун Ли, как я мог сразу-то не догадаться. Неравнодушен он.
Чжун Ли поднял глаза и смотрел на него озадаченно.
Тарталья замахал руками, пытаясь унять смех.
— Я понял тебя, прости, это просто так смешно звучало.
— Я не хотел обидеть тебя, — всё ещё озадаченно сказал Чжун Ли.
Тарталья мотнул головой.
— Нет, ты не обидел.
А потом снова потянулся к нему, обнял за шею и поцеловал. Чжун Ли ответил ему мягко и нежно, и это было так же сладостно, как его властность.
— Я не прошу у тебя вечной любви, — сказал Тарталья, оторвавшись. — Я и не думал ни о чём таком. Да, наверное, я влюблён в тебя. Да и ты в меня, похоже. Но нам обоим нечего тут делить. Чжун Ли, я человек.
Чжун Ли посмотрел на него так, будто это стало для него откровением. Тарталья усмехнулся.
— Сколько лет прошло, как ты потерял Аждаху? Тысячелетия?
— Да, — тихо ответил Чжун Ли.
— Но ты надеешься, что он сможет вернуться.
Чжун Ли помолчал, прежде чем ответить на это. И Тарталье вдруг на мгновение стало грустно. Он не знал, оттого ли это, что ему жаль Чжун Ли, или оттого, что он правда успел полюбить его.
— Да, — наконец ответил Чжун Ли. — Я знаю, что это невозможно, он всё равно что мёртв, но… я не могу перестать надеяться.
Тарталья всё ещё улыбался. Он коротко коснулся губами губ Чжун Ли и легко отбросил свою грусть. Для неё не было причин.
— Он может никогда не вернуться — или вернуться ещё через тысячи лет, — сказал он. — Ты можешь дождаться его, а можешь нет. Чжун Ли, мои кости могут уже истлеть к тому времени. А, может, ты и вовсе надоешь мне раньше со своим занудством.
Чжун Ли наконец тоже слабо улыбнулся.
— Его нет здесь, — продолжил Тарталья, и голос его стал мягким, — но я есть. Просто будь со мной, если ты этого хочешь. Тебе не надо делить свою жизнь между любовью к нему и мной, а мне не надо делить тебя с ним. Чжун Ли, это так просто. Если бы ты был человеком, ты сразу бы понял это. Ты что, ни разу за все эти столетия не позволял себе влюбляться? А Ин Эр?
— О, она великолепна, — сразу же согласился Чжун Ли, и Тарталья с облегчением понял, что он возвращает свою обычную уверенность. — Она ценит изысканные ритуалы, а я знаю в них толк. Заниматься с ней любовью всё равно, что творить искусство, и наслаждение от встреч с ней…
— Всё, ладно, я понял, хватит её расхваливать! — прервал его Тарталья. — Она-то тоже здесь, и вот с ней я могу и отказаться тебя делить.
— Это может быть весьма прискорбно, — заметил Чжун Ли, и Тарталья дёрнул его за волосы, а потом без паузы жадно поцеловал.
— Спи с кем хочешь, — прошептал он ему в губы, — я всё равно буду лучшим.
Чжун Ли обнял его и прижал так же крепко, как прижимал ночью.
— Твоё хвастовство беспредельно, — чуть севшим голосом ответил он.
— Для него есть все основания, — отпарировал Тарталья и не дал ему продолжить этот диалог, снова поцеловав.
Оказалось, не такие уж и важные дела были у Чжун Ли в этот день. Он остался, и Тарталья ласкал его, и пил вино из его губ, и лежал на скомканных простынях, подставляя своё тело его рукам. Золотые фонари зажигались за ставнями, и Чжун Ли распахивал окно, позволяя ночи войти, а солёному морскому ветру охладить его кожу, и Тарталья обнимал его, прижимаясь всем телом, своей голой коже к его, своими губами к его, и они стояли у окна, обнажённые, не видимые никому, кроме волн океана, и вечность текла через них, как вода.
