Кей Мортинсен - Лето перемен

Его пронзило молнией. Ударило током. Затрясло в лихорадке. Обожгло лавой, ошпарило кипятком.

Ни одно сравнение не передаст и сотой доли истинных чувств, обуревавших Джона Леконсфилда. Он хотел эту женщину так, что разум отказывался работать, стыдливо уступая место инстинктам, здоровым, могучим и необремененным условностями.

Джон Леконсфилд торопливо вернулся на свое осиротевшее ложе, натянул простыню до самого носа, а затем проделал необходимые операции для снятия сексуального напряжения. Он насчитал полторы тысячи овец с черным ухом, он извлек квадратный корень из заведомо сложного интеграла, он припомнил по именам всех Леконсфилдов и Февершемов, начиная с семнадцатого века, он рассчитал в уме примерную сумму инвестиций, нужных для реставрации одной из старейших фабрик Дартмура. На рассвете Джон Леконсфилд заснул.

Он проснулся, словно от толчка, и некоторое время лежал, пытаясь понять, где находится. Наконец, вспомнив, вскинул запястье к глазам. Половина седьмого. Пора вставать.

Он повернулся, ожидая увидеть Веронику, мирно спящую на полу возле кроватки Джеки, но глазам его предстала совершенно иная картина, заставившая Джона вскочить, словно ужаленного.

Кроватка была пуста. Комната была пуста.

Желудок свернулся в комок. Он уже видел одну пустую детскую.

Судорожно натянув трусы, лорд Февершем бросился по комнатам в поисках сына. Первая же дверь по коридору вела в спальню Вероники. Несомненно. Ее ночная сорочка лежала на постели. Единственная вещь. Все остальное исчезло. В комнате царил хаос, так, словно…

Так, словно в этой комнате спешно собрались куда-то и удрали!

Это уже было.

Это не может случиться с ним еще раз.

Он метнулся по дому с криком «Вероника!!!», и это было последнее членораздельно произнесенное слово. Дальше из его груди вырывалось только рычание, смешанное с глухим стоном. Если она сделала это, тварь…

— Господи, что происходит?!

Он остановился, словно налетел на невидимую стену. Судорожно схватил ртом воздух и стал медленно приваливаться к стенке. Сердце билось почему-то в ушах.

Вероника стояла в дверях, видимо, кухни и изумленно смотрела на полуголого, всклокоченного мужчину с необыкновенно бледным лицом. Она была очень красива, Вероника Картер. И очень встревожена.

А потом Джон перевел глаза ниже и увидел две пухлые ручки, крепко обхватившие ногу. Вероники. И серьезное, испуганное личико своего сына, выглядывающего из-за ноги своей тети.

Голубые, лучистые глазенки были полны слез. Нежные губки подозрительно вздрагивали и кривились. Самый младший лорд Февершем был готов к оглушительному реву.

— Все в порядке, милый! Вот какой шум дядя поднял! Мы прямо подумали, что это медведь собрался к нам на завтрак. А чем бы мы его накормили? Меда-то у нас нету. Маленькие упрямые козлики едят только капустку и манную кашку. Вот смеху было бы!

По лицу Джеки было видно, что ничего смешного в сложившейся ситуации он не видит. Джон почувствовал нечто, очень напоминавшее раскаяние.

— Я… я думал… я решил, что вы его забрали.

Она вспыхнула.

— Я же сказала, что не собираюсь этого делать.

— Но ваша комната… Там такой хаос…

— А у меня было время? Что вы творите, Джон! Вы его испугали. Хорошо вы начинаете знакомство, нечего сказать.

С этими словами она подхватила Джеки на руки и понесла в кухню, шепча что-то ласковое ему на ушко. Потом из кухни донеслась тихая песенка, слов Джон не разобрал, а потом детское хихиканье.

Джон с облегчением вздохнул. Вроде обошлось.

И подумать, он хотел встретить своего сына нежной улыбкой и тихим приветствием.

Привет, сынок, я твой папа!

Слышал грохот, сынок? Это твой папа ломится по всему дому, не успев натянуть штаны.

Отлично, лорд! Вы неподражаемы. Прекрасное начало большой дружбы.

Он неловко потоптался и рискнул войти в кухню. Джеки сидел за столом и восторженно следил за Вероникой. Она кружилась и напевала что-то очень веселое и нежное.

Мальчик был прелестен. Золотые кудряшки обрамляли нежное личико, голубые глазки ярко блестели. На нем был матросский костюмчик, очень симпатичный, только вот ножки у малыша были худенькие, на взгляд Джона — слишком худенькие.

Сердце снова зашлось в чечетке. Какая у него была нянька? Хорошо ли она о нем заботилась? Как кормила? Марго вряд ли сама этим занималась.

Он уже открыл рот, чтобы задать все эти вопросы, но яростный взгляд синих глаз заставил его промолчать. Не переставая кружиться, Вероника пропела в ритме песенки:

— Просто стойте на месте. Очень тихо.

Он глупо кивнул, чувствуя себя полным идиотом. Все страхи Вероники подтвердились. Он предстал перед ней именно в том виде, которого она и ожидала, и теперь она наверняка не доверяет ему.

Чувствуя настоятельную потребность сказать хоть что-то, он промямлил:

— Как вы спали?

Она только возмущенно взглянула на него. Вообще-то она этого не помнила, потому что ночь была каким-то странным сплетением цветных и сумбурных снов, но это в любом случае не касается Джона Леконсфилда!

— Стойте там, кому сказано! А вот наша каша, ой, какая каша! Вкусная! Сладкая! Сейчас я ее всю съем, ничего барашку не оставлю!

Джеки запрокинул голову и зашелся ликующим смехом.

— … Вот какой Джеки умный! Ложечку мне… ложечку тебе… ложечку мне… ложечку тебе… сядьте на стул, не торчите столбом… ложечку тебе… вы же кажетесь ему волосатым чудовищем… ложечку мне… а великанов мы боимся, особенно великанов без штанов!

Строго говоря, сама Вероника тоже чувствовала себя крайне неуверенно при виде этого могучего торса, широкой груди, покрытой завитками жестких волос, длинных стройных ног атлета, а самое главное, при виде более чем скромных плавок, не скрывающих, а, скорее, подчеркивающих все, ну то есть абсолютно все достоинства Джона Леконсфилда.

— Еще ложечку… я передумала, лучше тихо уйдите и оденьтесь… а теперь молочко!

Джон почти уполз из кухни, а Вероника только сейчас поняла, какое напряжение охватило ее в присутствии отца Джеки. Сам мальчик с подозрением проводил незваного гостя глазами и опять надул губы.

В следующие несколько минут она довольно успешно накормила Джеки размятым бананом, а потом вниз, спустился Джон. Надо признать, он выглядел сногсшибательно. Белая рубашка оттеняла загар, черные брюки безукоризненно отглажены.

Он усвоил урок и теперь просто сидел и смотрел на своего сына. С немым и безбрежным счастьем во взоре темно-серых глаз.

А Вероника Картер исподтишка разглядывала его и дивилась тому, как одно его присутствие превратило ее, взрослую, уравновешенную женщину, в расплавленное желе. Что с ней творится? Откуда этот жар и холод, откуда слабость в ногах, откуда дурацкая улыбка?