Мирра Блайт - Просто скажи «да»

Неожиданно он обнаружил, что и Мей ведет наблюдение, и в ее глазах при этом отражается такая гамма чувств, словно Эндрю с ребенком на руках — это нечто особенное, глубоко трогающее ее. И он снова спрашивал себя, удастся ли ему когда-нибудь собрать все кусочки головоломки, каковой является настоящая Мей Поллард.

А кусочков этих было не счесть. Еще один он обнаружил спустя несколько дней после приезда из Сиэтла. Они поели на ходу, поскольку Александр выражал свое неудовольствие. Он не капризничал, но без конца вертелся, а по опыту они знали, что успокоить его может только беспрестанное хождение с ним на руках.

Эндрю принял душ, готовясь к вечернему дежурству, и вошел в гостиную в одних голубых джинсах и наброшенном на плечи полотенце. В дверях он резко остановился.

Мей сидела в кресле-качалке, которое он привез из дома, и покачивалась, а Александр возлежал на ее коленях. В руках она держала книгу. На ней были черная майка Эндрю с устрашающей картинкой и спортивные брюки. Он сам предложил ей надеть эту майку и теперь понял, что это было ошибкой. Вид груди кормящей женщины, обтянутой тонкой тканью, заставил его сердце забиться быстрее.

В комнате горела только настольная лампа, освещая половину лица Мей и страницы книги. Только она читала не для себя. Она читала детские стишки их десятидневному сыну. В такой позе, с сосредоточенным лицом, залитым мягким светом, ее легко было принять за няню-подростка. Она казалась такой невероятно юной в свои тридцать лет и… такой желанной!

Прислонившись плечом к косяку, Эндрю смотрел на нее — вот и еще один кусочек головоломки встал на место. По тому, как она читала, было ясно, что Мей не знает на память ни строчки из всем известного детского стишка. Что же это за семья, в которой она росла? — удивился Эндрю. Мей всегда замыкалась, когда речь заходила о ее родителях. А Эндрю не настаивал, считая, что если она не хочет говорить, то это ее дело. Но теперь ситуация изменилась.

Он продолжал наблюдать за ней, стараясь преодолеть странное стеснение в груди. Порой Эндрю говорил себе, что лучше бы ему никогда не встречать ее. Но сейчас понимал, что это не так. Не желая углубляться в подобные мысли, он грубовато проговорил:

— Ты никогда не думала о том, откуда берутся в детских стихах такие ужасы?

Мей вскинула голову и испуганно посмотрела на него. Эндрю обескуражила ее реакция. Мей словно уличили во лжи. Нет. Это нечто другое. Похоже, она смущена тем, что ее застали за чтением детских стихов.

— Так что ты об этом думаешь? — не сдавался Эндрю.

Мей закрыла книгу и положила на край стола. Когда она распрямилась, ее лицо уже было спрятано за маской чопорного бухгалтера.

— Некоторые похожи на политические комментарии.

Не желая, чтобы она вновь надевала старую личину, Эндрю подошел к столу и с шутливой строгостью взглянул на Мей.

— Ни за что не буду читать ему эту кровожадную чепуху. В детстве я с ума сходил от страха, выслушивая все это.

Надменный вид мгновенно исчез.

— Да. Пожалуй, ты прав.

Усевшись на пол, Эндрю прислонился спиной к дивану и закинул руки за голову, затем указал взглядом на сына.

— Мне показалось или он действительно сегодня меньше капризничает?

Ее лицо смягчилось, на нем появилось выражение материнской нежности. Мей поцеловала малыша в лоб.

— Сегодня он был очень хорошим мальчиком. И он довольно симпатичный. Ты не находишь?

— Сейчас — да, — проворчал Эндрю.

Склонившись, Мей заключила сына в объятия. Такого светящегося лица он никогда прежде у нее не видел. И это лицо, показавшееся ему вдруг неземным, выражало всепоглощающую любовь.

Лицо Эндрю, напротив, окаменело. В какой-то момент своей жизни он готов был убить ради того, чтобы она так смотрела на него. Его охватила злость. Он вскочил на ноги и устремился в детскую. Нужно забрать спортивную сумку, ключи от машины и катиться отсюда ко всем чертям! По крайней мере, до тех пор, пока не остынет. Но возможно, злость безопаснее, нежели понимание того, что он не так уж крепко связан с этими двоими, как ему хотелось бы.

Остановив машину у спортзала, Эндрю вдруг почувствовал отвращение к этой разновидности личного предохранительного клапана и подумал о своем доме, который отреставрировал собственными руками. Однако тот был таким большим, пустым и безмолвным. Тогда ему представился садик матери, с прудом и журчащим фонтанчиком, птичьим щебетом и складными садовыми креслами под густыми ветвями декоративной вишни. Зайдя в фойе спортзала, он позвонил из телефона-автомата и после двух гудков услышал знакомый голос.

— Привет. Я хотел бы заскочить, если ты не занята.

Предложение привело его мать в восторг. Когда он приехал, то нашел ее под тем самым вишневым деревом, в густой тени поздних летних сумерек. На столе лежали садовые перчатки, стояли высокий бокал чая со льдом и запотевшая бутылка охлажденного сидра. Рядом красовался аппетитный бутерброд — копченое мясо на куске свежеиспеченного домашнего хлеба.

Седеющие волосы матери были собраны в узел на затылке, на ней были шорты и старая блузка, к коленям прилипли кусочки грязи. Ей исполнилось шестьдесят два года, выглядела она на пятьдесят два, а в душе была намного моложе. Она с улыбкой смотрела, как сын шагает через двор.

— Здравствуй, бродяга. Мы уж решили, что ты отправился в межгалактическое путешествие.

Эндрю уселся в кресло с противоположной стороны стола.

— Да уж. Чувствую я себя действительно так, словно побывал в открытом космосе. — Он вытянул ноги и скрестил их в лодыжках, закинул руки за голову. — А где отец?

— Ушел играть в покер с приятелями.

Этот небольшой ухоженный сад оказывал на Эндрю благотворное воздействие. Он взял бутылку сидра и поднес ее к губам.

— Ну, — проговорила мать, — и когда ты намерен рассказать нам о нашем новом внуке?

Поперхнувшись, Эндрю закашлялся и, когда наконец восстановил дыхание, раздраженно воскликнул:

— Не пугай, ма, это еще только должно случиться!

Она добродушно улыбнулась.

— Как тебе не стыдно скрытничать, Эндрю!

Смирившись с неизбежностью, он глубоко вздохнул.

— Скажи мне только одну вещь. Откуда ты узнала?

Подняв свой бокал, она улыбнулась еще шире.

— Эндрю, я твоя мать. Я все о тебе знаю.

Он не собирался клевать на эту наживку. Пристроив бутылку между коленями, Эндрю взял тарелку с бутербродом, решив, что и сам умеет играть в такие игры. Но он совсем забыл, что его мать — непревзойденный мастер.

Отхватив сразу половину бутерброда, он еще раз взглянул на мать, сидевшую со всезнающей улыбкой, и сдался.