Я придумаю нас другими - Вера Эпингер
Глава шестая, в которой обстоятельства вынуждают пойти ва-банк
Он всё-таки это сделал.
После нашего разговора в очередной группке появилась новая запись, где господин Рощин сетовал на отсутствие интересной собеседницы.
Стоит ли говорить, что я, в состоянии аффекта, накатала аналогичное объявленьице и закинула его в три самые популярные группки знакомств. Какой был фурор! Чётко выверенный текст и одна из моих любимых офисных фотографий, где я вся такая-растакая мадама, повлекли пиковую активность на мою страничку.
Меня «лайкали», кидали заявки в друзья, писали, пытаясь знакомиться — я насчитала порядка трехсот новых диалогов (которые я удаляла нещадно, не читая), даже комментировали под той самой записью! Да о чём говорить, если сам Рощин оставил своё слово в одной из групп.
Думаете, моя самооценка, изрядно уязвлённая им, поднялась? Как бы не так. Мне даже пришлось закрыть страницу, чтобы избавиться от навязчивого внимания (которое, к слову, будет преследовать меня ещё пару, а то и тройку месяцев), но вот ожидаемого результата я не добилась. Паша чхать хотел на мою жалкую попытку манипулирования, коей я пыталась вызвать ревность и провоцировать его на серьёзный разговор. Ну, почти…
Сопротивляясь своим чувствам, я решила, что если идти, то до конца — а значит пора сыграть в ответную игру. Теперь моя очередь раскачивать качели.
Погода радовала тёплыми и солнечными деньками, а потому я всё чаще выбиралась на съёмки. Но не только это позволило мне заставлять себя забывать Рощина. За мной начал ухаживать Дима, нашедший мою страничку в «Инсте» через Полину. Он не предпринимал особо активных действий, но старался сделать мою жизнь чуточку приятнее — привозил вкусности, разок подарил цветы и домокуна — негласный символ японской автокультуры. Я говорила ему, что не свободна, но его это не останавливало.
И я, к своему стыду, начала принимать эти нехитрые знаки внимания. Он так сильно отличался от Рощина! Он был полной его противоположностью — высокий, тёмненький, паренёк-заводчанин и автомеханик. Паша пропадал неделями, забывая про меня, Дима всегда был на связи, проявлял инициативу и был рад общению. Паша раздражался на мои попытки поддержать его или узнать как дела — Дима всегда был рад моему участию. Меня должна была мучить совесть — я ведь поступала подло, но… она, предательница, молчала.
Я ничего не обещала Диме — мы гуляли, разговаривали и всячески поддерживали друг друга. Однажды я неудачно припарковалась и повредила задний бампер «пончика» — Дима обещал помочь, показать повреждения знакомому маляру, чей сервис располагался за городом.
Естественно, я приехала к нему — но день оказался насыщен не только осмотром моей машины. Дима выгнал с зимовки свой дрифт-корч, белого «боевого» японца, и предложил прокатиться с ним, выгулять застоявшийся за зиму мотор. Он даже сделал мне пару кадров на небольшом «лесном» пятачке, и я, как обычно это делала всегда, выложила фотографии в соцсеть.
Этой же ночью позвонил Паша, вдруг возжелавший общения со мной. Уставшая за день, да ещё и из-за нагрянувших к Марине родственников вынужденная ночевать на раскладушке в комнатке, которую мы использовали, как гардероб, я сказала ему, что сплю, и Рощин, словно обидевшись, бросил трубку. Стоит ли говорить, что после такого проявления эмоций уснуть снова я не смогла.
Перезвонила.
Паша мурлыкал в трубку, прямо выспрашивая, где это и с кем это я каталась, на что удосужился нейтрального ответа в духе «потом как-нибудь расскажу».
— А где ты спишь? — вдруг поинтересовался он, словно продолжая прощупывать почву.
— Дома, на раскладушке.
— В смысле?
— У нас полный дом гостей.
— Юля! Ну ты чего? Могла же сказать мне, пожить у меня, пока гости не уедут.
Надо же — такого развития событий я совершенно не ожидала.
***
Через пару дней мне предстояло ехать в очередную командировку в Пермь, и я решила в этот раз изменить поездам с «пончиком» и поехать за рулём. Уж очень не хотелось терять лишние часы, прозябая с шести до девяти утра в каком-нибудь «Макдаке», ожидая, пока суд распахнёт свои двери для борцов за справедливость.
Когда Дима напросился прокатиться со мной, я не стала ему отказывать — почему нет, вдвоём пилить в общей сложности десять часов по трассам веселее, чем в одиночестве.
Мы совершенно отлично скатались, я вернулась с победой, но… именно после этой поездки мой мозг, наконец, выдал предупреждающий сигнал — то, что я общалась с кем-то ещё, состоя в странностях с Рощиным, не было нормой. И это при том, что к Диме я не испытывала ровным счётом ничего.
Примечательное совпадение: едва я вернулась в город, позвонил Рощин. Он словно, наконец, заметил, что я перестала виться за ним ужом.
— Привет, рыжик.
— Привет.
— Ты у меня доехала до города?
— Доехала. Только что.
— Голодная?
— Голодная.
— Пойдём поужинаем?
— Почему бы и нет.
Паша предложил прогуляться — мы шли по вечернему, освещаемому сотнями огней и вывесок, центру, дышали прохладным воздухом, и в тот момент казалось, что всё в порядке. На расстоянии я могла думать о чём угодно плохом — о том, что разорву эти «отношения», наплевав на свои чувства; что вспомню, что такое самоуважение; что ничего хорошего из того, что есть, не выйдет. Но стоило мне оказаться с ним рядом, как все эти мысли моментально выветривались из моей бедовой головы. Шутка ли: либо одержимость, либо безразличие — иного не дано.
В небольшом ресторанчике, едва мы уселись на мягчайшие диванчики и сделали заказ, Рощин взял быка за рога:
— Рассказывай.
— Что?
— С кем это ты там каталась? На этом сером ведре?!
— А тебе какая разница?
— Интересно же, — нотки ревности, звучащие в его голосе, мне льстили.
— Я же тебя не спрашиваю, с кем ты на «зетке» катаешься, — хмыкнула я, припомнив ему недавние события.
— Ни с кем я не катаюсь. Один, либо с парнями, ты же видела в «инсте». Да, потусили на площади и всё. Ну может только девочку-фотографа на мероприятии разок покатал на «жиге», — забавно, но он будто оправдывался передо мной.
Чем меньше мы мужчину любим, тем больше нравимся ему, — хотелось перефразировать мне. В кои-то веки я нашла в себе силы общаться с Пашей так, как со всеми — без этого обожающего взгляда, без искреннего участия в голосе, без заботливых вопросов. Я шутила и подкалывала его, быть может даже обидно. А он, словно не понимая, чем вызвана такая моя
