Я тебе не друг (СИ) - Высоцкая Мария Николаевна "Весна"
Клим обходит меня кругом и останавливается за спиной. Холодный металл касается кожи, и я вздрагиваю. Чувствую его дыхание и прикрываю глаза.
— Желаю тебе не быть дурой, — его шепот словно подбрасывает меня в воздух, — а вот и жених.
Клим кивает куда-то вперед, и я вижу идущего к нам Витю.
А дальше, дальше все плывет как в тумане. Голоса, поздравления, кольцо, музыка и удаляющаяся спина Клима. Он уходит, перешагивает порог нашего дома, и именно в этот момент я понимаю, что потеряла его навсегда.
Витя касается губами моей щеки, я улыбаюсь. Ведь я же так этого хотела. Свадьбу, Витю. Да.
Сжимаю его ладонь и медленно отпускаю себя. Моя мечта сбылась. Сбылась.
***
С помолвки прошла пара дней.
Ночью я просыпаюсь от какого-то внутреннего толчка. Предчувствия. Касаюсь босыми ступнями пола и сбегаю в гостиную. Не знаю почему, но сердце колотится слишком быстро. Не спокойно. Включаю телевизор для фона, наливаю себе воды и опускаюсь на диван.
Дыхание учащается. Я смотрю в экран, картинки сменяются одна за другой, но я почти не разбираю их содержания. Вздрагиваю, когда на весь дом раздается телефонный звонок. Смотрю на трубку и никак не могу решиться подойти.
Пальцы дрожат, сглатываю и прижимаю телефон к уху.
Я очень внимательно слушаю все, что мне говорят. Дождь, мост, авария. Выжил только ребенок. Диктуют адрес больницы, что-то спрашивают, но я не могу ответить. Ничего не могу. Роняю трубку и чувствую, как по щекам катятся слезы. Я не плачу, точнее не осознаю, что делаю это.
Мамы и папы больше нет. Жив только Рома.
Они возвращались из аэропорта. Снова были в столице. Мама планировала открыть свадебное агентство, вот они и летали в последнее время туда на всякие выставки, конференции… опыта набирались.
А теперь не полетят. Больше не полетят, потому что их нет. И меня, кажется, тоже нет.
Ближайшие шесть часов стираются из моей памяти. Я не понимаю, как приезжаю в больницу, как говорю с врачом, как смотрю в морге на трупы. Ничего не понимаю.
Даже как успокаиваю плачущего Рому. Ему повезло. Врачи сказали, что папа сделал все, чтобы основной удар пришелся на него. Их закрутило на дороге.
Дома не отхожу от брата. Мне постоянно звонят журналисты, какие-то незнакомые люди. Витя все это время не отходит от меня ни на шаг. Он заботится, помогает с организацией похорон.
А я, я чувствую себя овощем. Хожу по дому безликой тенью.
Витя говорит что-то про банкротство, про то, что отец не успел подписать какие-то бумаги и теперь его бизнес несет колоссальные убытки. Подсовывает что-то на подпись мне. Но мне сейчас не до этого. Я расписываюсь на белом листе и ухожу к брату. Прижимаю его к груди крепко-крепко и плачу. Без звука. Уже научилась.
На второй день в доме появляются какие-то люди, они говорят о том, что дом уходит на аукцион. Но и это проходит мимо моих ушей. Я готовлюсь к похоронам и постоянно плачу.
Витя успокаивает, говорит, что все будет хорошо. Снимает для нас с братом квартиру и говорит, что пока мы отложим свадьбу. Я благодарна ему за это решение, потому что вряд ли вскоре смогу надеть белое платье.
Вечером второго дня на новую квартиру приходит опека представительница органов опеки. Злобная женщина с колючим взглядом смотрит на меня как на пустое место. Она хочет забрать моего брата. В душе становится темно. Я срываюсь, кричу на нее. Угрожаю.
— Я ни за что его вам не отдам. Ни за что.
— Тебе восемнадцать лет, — цедит, не повышая голоса, — ни денег, ни работы.
— У меня есть деньги.
— Какие? Родители мертвы. Дом вот-вот уйдет с молотка. Это жилье съемное. Даже договор не на тебя оформлен. Завещание вступит в силу не сразу. Да и толку от него нет. По всем каналам крутят, что бизнес разорен.
— Что… я…
— Так для твоего брата будет лучше. А ты доучишься, найдешь работу, жилье и сможешь его забрать.
— Но…
— Это не торги, Луиза. Я ничем не могу тебе помочь.
Она печально улыбается и больше не кажется грымзой. Я киваю и плачу. Ромка злится, он кричит мне в лицо страшные вещи, обзывает предательницей, но я ничего не могу сделать. Ничего.
9
Клим.
Злость. Я злюсь на нее. Смотрю на глупую улыбку, на Витькины лапы, что трогают ее тело, и вылетаю из дома. Еду к океану. Много курю. С разбега ныряю в ледяную воду и пытаюсь выбить из своего сознания все происходящее. Оно не укладывается в голове.
Душу рвет на части. Боль, сосредоточившаяся в сердце, отравляет весь организм в целом. Выплевываю воду, что набирается в рот от мощных волн, и снова ныряю. Отрываюсь от реальности, отрешаюсь от нее.
Чуть позже, когда скидываю мокрый шмот и на максимум врубаю печку в тачке, откупориваю бутылку виски. Пью. Смотрю на беснующийся океан и хочу сдохнуть.
Какого черта… какого? Я не сказал, и она… все это игра. Все это ничего не значит. Никогда не значило.
Лучшим решением будет уехать. Свалить отсюда куда подальше. Сбежать. Трусливо. Поджав хвост. Грязно и до мерзости гнусно.
Домой возвращаюсь только на следующий день. В голове уже окончательно сформировалась идея о том, чтобы покинуть город.
До ночи лежу в своей комнате, а за завтраком слышу то, от чего скручивает внутренности. Родители Луизы погибли. Мать что-то бормочет, сокрушается. Но все это напускное. Отчим спокоен как танк. Продолжает жрать свой бекон с непоколебимым видом.
— Думаю, свадьбу нужно отменить, — он говорит словно между делом. Смотрит на мать, и она кротко кивает. — Хабибуллин не успел подписать документы по последней сделке. Она должна была его озолотить. А теперь обанкротит, — тяжело вздыхает и откладывает вилку и нож в сторону.
Какое-то время я нахожусь в ступоре. Мама никогда ему не перечит. Ее всегда все устраивает. А в сложившейся ситуации ей просто плевать. Луизка для нее никто. Светская любезность никогда не показывает реального отношения к людям. На самом деле в глубине души мать никого не любит. Разве что себя…
Они готовы отказаться от всех данных обещаний и бросить девчонку на произвол судьбы, отлично зная, что денег у нее теперь нет. Суки.
На автомате допиваю кофе и крепко сжимаю ключи от машины в кулак.
Дом Хабибуллиных кажется другим. Охраны нет. Ничего нет. Все словно вымерло. Время остановилось. Иду по узкой, вымощенной камнем дорожке. Витька, вышедший мне навстречу, вынуждает стиснуть челюсти, сжать кулаки сильнее, чтобы быть готовым размозжить его череп по земле.
Замахиваюсь, как только расстояние между нами становится критично близким. Он уворачивается. Толкает меня в грудь. Завязывается потасовка. Мелкая, почти безболезненная. Швыряю его на землю и замираю от сказанных Мельниковым слов.
— Она моя невеста, — стирает кровь с губ большим пальцем правой руки, — тебе тут делать нечего, малой. Кулаки не помогут.
— Ты думаешь, я в это поверю? — ухмыляюсь. — Еще пару дней назад она была со мной. Со мной!
Братец поджимает губы. Смотрю на него сверху вниз. В его глазах зарождается агрессия, но он ее сдерживает. Только кулаки сдавливает до белеющих костяшек.
— И тем не менее она моя невеста, — Витька подбирает свою тушку с земли, выпрямляется, все еще трет скулу.
— Конечно, — с сарказмом. — Когда наш любимый папочка дал тебе команду «фу»? Этот брак больше ему невыгоден?! — повышаю голос. Меня снова несет.
— Не ори. И уходи.
Витька говорит медленно, с расстановкой. Общается со мной как с психом, есть у него такая гаденькая привычка.
— Она сама сказала, что не хочет тебя видеть, — добавляет между делом.
Добавляет или же добивает?
— Она так сказала? — прищуриваюсь и делаю неосознанный шаг назад.
Она не могла. Не могла же…
— Она видела тебя в окно и попросила поговорить меня. Ты только усугубляешь ситуацию.
— Нет, — отрицательно качаю головой. Я не верю этому лживому ублюдку.
