Рождественская конфетка (СИ) - Аарон Селия

Я извиваюсь на прилавке, пока он облизывает и сосет, проделывая со мной своим ртом неимоверные вещи. Все, что я могу сделать, это ухватиться за края столешницы, пока он ласкает и дразнит меня языком. Хэнк стонет напротив моего входа, а затем вонзается в меня языком.

— Такая тугая. — Вернувшись к посасыванию и облизыванию клитора, он вводит внутрь палец, и все мое тело напрягается. — Ущипни себя за соски. Поласкай их для меня. Я хочу посмотреть. — И снова скользит языкам по моему клитору.

Сжимаю и перекатываю свои твердые соски, посылая маленькие искры удовольствия к месту, где Хэнк страстно лижет меня. Он не останавливается, полностью сосредоточившись на своей задаче, и моя спина начинает выгибаться, а киска начинает сжиматься и пульсировать вокруг его пальца. Когда Хэнк добавляет второй палец, я не могу дышать, воздух застревает в легких, пока он танцует кончиком языка в идеальном месте.

Оргазм несется сквозь меня и воздух со свистом покидает легкие. Его имя и имя Бога смешиваются, вылетая из моего рта, пока волны удовольствия возносят меня на небеса, а он продолжает лизать и сосать мои чувствительные места. Ноги дрожат, и я стону, когда последние остатки моего освобождения покидают тело. Расслабляюсь лежа на столешнице, кожа покрыта легким блеском пота.

Хэнк целует мою киску, затем встает и заключает меня в объятия. Я словно парю и вполне уверена, что только что пережила внетелесный опыт.

— Давай поднимемся ко мне в комнату.

Он целует меня в лоб, затем поднимает на руки несет через заднюю часть магазина, вверх по широким деревянным ступеням в свою квартиру над магазином. Все здесь отремонтировано, но до сих пор сохранилось промышленное освещение. Проходим открытую кухню с бытовой техникой из нержавеющей стали, гостиную с телевизором с плоским экраном, а затем попадаем в спальню. Хэнк укладывает меня на кровать, накрытую простым белым одеялом, затем опускается на колени и снимает с меня ботинки и штаны.

Мой разум начинает возвращаться, и я внезапно чувствую свою наготу. Прикрываю рукой груди и сжимаю бедра.

Он поднимает взгляд, его глаза блестят даже в тусклом свете.

— Тебе не нужно прятаться от меня. Каждый дюйм тебя прекрасен. — Хэнк оставляет сладкие поцелуи по моим ногам вверх к бедрам, затем скользит к животу. Напрягаюсь, но он качает головой.

— Расслабься.

Задерживается там и заставляет мое тело дрожать от прикосновения мягких губ к животу, над твердостью которого я работала годами.

— Ты красавица.

Целует свой путь к ложбинке между грудями, к горлу, а затем к губам.

— Мне пора, — выдыхаю я.

Хочу остаться, чтобы посмотреть, что еще он приготовил для меня, но то, что мы сделали, уже слишком все усложняет. Мы не друзья. Черт, да я его почти не знаю. Это плохая идея, превосходящая все другие плохие идеи, как посыпка горечи поверх пломбира сожаления. Может быть, я все та же девочка, какой была в старшей школе — моя любовь к сладкому все ещё является моей погибелью.

Хэнк нежно целует меня и убирает волосы с моего лица.

— Но почему?

— Потому что это слишком. Ты меня не знаешь. Я не знаю тебя. Я не из тех девушек, которые запросто прыгают к кому-то в постель.

Мужчина озадаченно смотрит на меня.

— Я знаю тебя. И ты знаешь меня много лет.

— Не таким образом. — Подтягиваю угол одеяла, чтобы прикрыться. — Я должна вернуться домой.

— Подожди. — Он встает и пятится назад. — Просто выслушай меня, ладно?

— Выслушать? — Я смотрю на твердую длину под его джинсами. — Ты испек мне пирог, а потом я просто… я просто… — Прижимаю ладонь ко лбу. — Я просто прыгнула в твою постель? Да что со мной такое?

— С тобой все в порядке. — Хэнк подходит и садится рядом со мной. — Сколько раз мне сказать, что ты самая красивая женщина, которую я когда-либо встречал? Внутри и снаружи.

— Но ты же этого не знаешь! — Я тяжело выдыхаю, поскольку мой разум борется со счастливыми эмоциями, которые его слова создают во мне. — Мы чужие люди.

— Я знаю, какая ты на вкус. Вполне уверен, что это означает, что мы совсем не чужие.

Свирепо смотрю на него, и он продолжает:

— Мы вместе ходили в школу. Тогда я думал, что ты сексуальная и умная. И оказался прав. Ты поступила в колледж и стала владельцем бизнеса. Более того, ты волонтер в доме престарелых, и все здесь любят тебя. Даже мои родители говорили, какая ты замечательная. Может, меня и не было здесь последние несколько лет, но я был в курсе всего, что с тобой происходило. Как я мог не знать? Только из-за тебя так сильно скучал по дому.

Искренность в его голосе выбивает еще несколько кирпичей из стены, которую я пыталась построить между нами.

— Ты думал, что я сексуальная?

— В школе? Конечно, черт возьми. — Хэнк недоверчиво смотрит на меня. — Как ты думаешь, почему Пэйс Беверли ходил и хвастался перед всеми, что трахнул тебя?

В смущении закрываю лицо руками.

— Я даже не знала об этом, и мне реально трудно в это поверить.

— Это правда. Клянусь. И я все еще хочу надрать ему задницу за это. Даже не знал, что такое настоящая ревность, пока он не сказал этого. Я так долго хотел тебя. — Хэнк отводит мои руки от лица. — Клянусь, это правда.

Он либо самый лучший лжец, которого я когда-либо встречала, либо говорит правду.

— Если все это правда, почему ты не пригласил меня на свидание?

— Пэйс. Мы были друзьями. Я не хотел создавать проблем. Черт. — Папень проводит рукой по волосам. — Мне следовало отбросить все это и просто спросить тебя. Ты стоила этих последствий.

Меняю тактику, чтобы попытаться избежать теплых чувств, пронизывающих меня.

— Как насчет тебя? Ты можешь быть серийным убийцей или, что еще хуже, собачником.

Он смеется.

— Я? Я поступил в обычный колледж, а потом путешествовал, как и говорил. Я любил эту свободу, но все время, пока меня не было, знал, что рано или поздно вернусь домой. Что бы остаться навсегда.

— И ты просто решил открыть кондитерскую?

— Слушай. — Мужчина обнимает меня за плечи и притягивает ближе к себе. — Я знаю, ты думаешь, что магазин, ну, не знаю, заклятый враг твоей студии, верно?

— Что-то вроде этого, — соглашаюсь я, кивая.

— Это не так. Люди любят сладости. Независимо от того, как сильно они потеют в твоей студии, они все равно захотят вознаградить себя или, может быть, просто сделать что-то хорошее для кого-то, кого они любят. Конфеты — один из самых искренних способов сделать это. Даже если твои ученики иногда будут приходить в мой магазин, это не будет угрозой для твоей студии. И, эй, подумай об этом по-другому. Мой магазин гарантирует, что у тебя всегда будут клиенты. Так ведь? — Он шевелит бровями.

Я невольно смеюсь.

— Никогда не думала об этом в таком ключе.

Хэнк целует меня в подбородок, затем оставляет поцелуи вниз к месту прямо под моим ухом.

— Я так много думал о тебе. С тех самых пор, как вернулся в город и увидел, как ты играешь с собакой через дорогу.

Толкаю его локтем, но он продолжает целовать меня, прокладывая дорожку вниз к моему плечу. Я глубоко дышу, а по коже бегут мурашки.

— Последние несколько месяцев я думал только о тебе и конфетах. — Он просовывает руку под одеяло и сжимает мою талию.

— Я тоже думала о тебе, но в основном о телесных повреждениях.

— Вот как? — Кусает меня за плечо и толкает на спину.

Я ему позволяю.

— Да.

Хэнк обхватывает мою грудь, и я сжимаю бедра вместе, когда мое влагалище становится влажным.

Запускаю пальцы в его волосы и сильнее притягиваю к себе, когда он целует мой сосок.

— Почему это должен быть ты? Из всех людей, почему именно ты должен был вернуться и открыть этот магазин?

— Может быть, судьба? — Мужчина втягивает мой твердый сосок в рот, и я сильнее сжимаю его волосы.

— Больше похоже на козни дьявола, — выдыхаю я, когда он скользит рукой между моих ног и кружит пальцем по клитору.

Хэнк улыбается, уткнувшись мне в грудь, и переходит к другому соску, неистово посасывая, покусывая и облизывая. Когда погружает в меня два пальца, я прикусываю губу и приподнимаю берда навстречу его руке.