Раутборд Шугар - Сладость мести

— Пит Буль! — взмолилась она. — Ко мне!

Пес снова был рядом, но из горла у него вырывалось злобное рычание. Тут Флинг почудилось, будто хлопают крылья. В ужасе она обернулась. Всего лишь стайка голубей! Она облегченно вздохнула, прижав руку к своей знаменитой груди.

— Пит Буль, ты и я два глупых детеныша, и только! Испугались голубей! — Она нервно засмеялась и наклонилась, чтобы взять Пит Буля на руки. Но она едва ли смогла бы утащить его дальше чем на два шага: кингменовский пес, получивший приз за чистоту породы, весил не меньше теленка. Флинг ужасно хотелось вернуться домой. Ей еще нужно презентовать новый аромат, вернуть себе мужа, привести в порядок нервы… И тут отчетливо она услышала скрип железных ворот и треск веток. Нет, она была здесь не одна. Бегущие огни неожиданно погасли.

— Кто там? Луи, это ты? — Теперь Флинг испугалась не на шутку. Пит Буль вырвался из рук и кинулся на бегущую тень, исходя злобным лаем. Он несся к парапету, туда, где была Пятая авеню, явно кого-то преследуя. Потом до Флинг донеслось низкое, приглушенное рычание — видимо, пес в кого-то вцепился клыками. «С его челюстями он может загрызть и корову», — не раз говаривал Кинг. Флинг была сильной девушкой. Если в сад пробрался грабитель, то она сможет с ним справиться. Лай стал громче и ближе. И вдруг Флинг почувствовала, как что-то холодное коснулось ее щеки. Она оцепенела и так и стояла на месте, леденея от ужаса, не в силах выкрикнуть имя Пит Буля, ударить прыгающую в темноте тень, не в силах бежать.

— Пит Буль! — прошептали ее губы, когда очередной фейерверк разодрал небо и осветил часть сада. Дождь огней, расчертивший яркие полосы над головой, на мгновение выхватил из темноты зловещую фигуру, притаившуюся возле ограждения. И тут же Пит Буль издал отвратительный вой, похожий на плач. Плач звучал все тише и тише, пока не смолк совсем, — где-то далеко внизу.

— Пит Буль! — завизжала Флинг, бросилась было к парапету в надежде отыскать пса и вдруг почувствовала, как в горло ей впился провод. Она изогнулась — пот градом заструился под рубашкой. Провод все сильнее впивался в ее шею, бесподобную длинную шею, благоухающую ароматом невинности, надежды и обещанья. «Навеки Флинг». Диким усилием Флинг попыталась стащить удавку, но чьи-то сильные руки затягивали ее крепче и крепче. Последнее, что она слышала, был лай Пит Буля где-то внизу. Нет, она не хочет умирать! Флинг задыхалась, глаза начинали вылезать из орбит. Но она отчаянно боролась, пытаясь кровоточащими, сломанными ногтями разорвать удушающий шнур. Упираясь каблуками, она еще надеялась помешать тому, кто рывками тащил ее все ближе к краю, к огням городских фонарей внизу. Собрав последние силы, она неистово лягнула убийцу, лягнула так, что услышала его стон. И тогда она, в последней вспышке сознания ринулась в отчаянную атаку: она пиналась, царапалась, щипалась. Но все было напрасно: она вдруг ощутила ужасающий вкус крови в горле, пальцы, судорожно вцепившиеся в стальную проволоку, обмякли, ватный кляп, заткнутый в рот, прервал последний крик. Она была обречена. Убийца уже переталкивал ее через перила, одна теннисная тапочка уже сорвалась с ноги, первой войдя в смертельную спираль.

«Кингмен, пожалуйста, спаси меня», — хотела крикнуть она, но не смогла. «Можешь на меня рассчитывать», — будто во сне, откуда-то издалека, из давно минувшего, донеслись его слова. И тут длинная шея Флинг хрустнула, и она так и не увидела, кто бросил ее с десятого этажа Беддл-Билдинга в жаркий, парящий воздух, ее, не умевшую летать! Не увидела, как уже мертвая, чудом почти не повредив при падении лицо, взметая сноп брызг, она упала в фонтан на той стороне высочайшего нью-йоркского здания, что выходит на Пятую авеню. Того самого, стодвадцатипятиярусного Беддл-Билдинга, что стоит через улицу от универмага «Бергдорф Гудмен», за стеклами которого в элегантную линию выстроились большие, в человеческий рост, манекены Флинг.

15

С пятого ряда скамеек в соборе Св. Патрика Буффало Марчетти следил за каждым шагом и каждым жестом Кингмена Беддла. Рыжая спортивная куртка Буффало, надетая поверх форменной рубашки полицейского, и голубые джинсы явно не соответствовали торжественности происходящего. Сьюки, не покидавшая квартиры вот уже несколько лет, теперь сидела рядом с ним, сочно комментируя сержанту на ухо все происходящее, как отставной игрок, взирающий на телетрансляцию матча. Событие было слишком важным, чтобы перепоручать его одному из своих осведомителей. Сьюки, наоборот, смотрелась, пожалуй, чересчур экстравагантной для траурной церемонии.

Кингмен и его пес сейчас стояли у гроба. Буффало отдал дань уважения покойной чуть раньше. Поведение всех этих птиц высокого полета, всей этой своры богачей оставалось для него загадкой. Они, казалось, не видели разницы между святым католическим храмом и частной гостиной, в которой позволительно выставлять открытый гроб для прощания с усопшей. Буффало искренне опечалился, глядя на покойницу, хотя раньше видел ее только на фотографиях. Она была самим воплощением красоты. Теперь же, вытянув шею, Буффало внимательно следил за выражением лица Беддла. С того места, где он сидел, все выглядело как неподдельное горе. Он и Сьюки пришли сюда за два часа до церемонии, чтобы занять удобные места. Он намеревался наблюдать за Беддлом, за тем, что он делает и с кем говорит. «Потом надо будет сделать крюк и пристроиться в приделе Богородицы, оттуда можно без всяких помех наблюдать за объектом», — решил Буффало. Что касается Сьюки, то она не могла пропустить такое событие, отпевание Флинг. Тем более, что рядом будет сержант — ее новая дружба с Буффало привела к тому, что Сьюки вновь расцвела. Ассистенты хроникерши дежурили на улице: беседовали с прохожими, наблюдали, кто входит в собор, а кому дают от ворот поворот. Сегодняшняя служба может дать материал сразу для двух больших колонок.

Финансист-миллиардер Гордон Солид со всей мужской ратью из мирового класса финансов сидел сзади Буффало. Он даже слышал их оживленные деловые переговоры. Правда, говорили они вполголоса, проявляя уважение к месту и событию. Солид сидел в самом центре. Проход в переднем ряду стал прибежищем набившихся в храм девиц. Поджарые манекенщицы в весьма символических черных траурных платьях плакали навзрыд и разрывали в клочья бумажные носовые платки, размазывая по щекам слезы, тушь и румяна.

Сьюки, прищурив складки жира, признала в бранящейся и поносящей «всю эту банду» леди баронессу фон Штурм, поддельную королеву, причудливое порождение легкомысленного европейского бомонда. Она выглядела необыкновенно привлекательно в своем модном костюме — воздевающая к небу руки, причитающая, изящно-плоскогрудая. В какой-то момент до предела возбужденная баронесса оказалась лицом к лицу с Кингменом и даже потрясла перед его носом рукой в рыже-коричневой перчатке. Кингмен, кажется, никак не прореагировал на это, только раздраженно отвел ее руку и устремился к скамьям, предоставляя своей секретарше Джойс Ройс отбиваться от баронессы из последних сил. Крутые, по-настоящему крутые парни из охраны дежурили во всех уголках храма с переносными рациями в руках и оттопыренными куртками. Насколько Буффало себе представлял, они, вероятнее всего, были вооружены израильскими автоматами «узи».