Любовный треугольник - Элла Александровна Савицкая
Мама же, поплакав, поуговаривав «подумать», вроде как смирилась. И даже иногда перебрасывается с Русланом несколькими фразами, когда они случайно пересекаются.
А я… не знаю, можно ли судить по тому, что у меня сердце трепыхается каждый раз, когда он уверенно говорит: «Ты будешь моей», но, по-моему, я действительно с каждым днём всё больше пропитываюсь этой мыслью. Мыслью, что мне хочется быть «его».
Пока я отвечаю Давиду, к Руслану подходит какая-то девушка, улыбается, а у меня в груди неприятно тянет. Так каждый раз происходит, стоит кому-то появиться рядом с ним. Я ревную… признаю, что ревную его до оскомины в зубах. Но, Руслан что-то легко ответив, отталкивается от колонны и идет в нашу с Давидом сторону.
— Не против, если украду мою женщину? — останавливается рядом, вызывая прилив крови к моим щекам.
Давид с усмешкой вручает меня ему.
— Только за.
Давид
Разворачиваюсь, оставляя Ани её ревнивому ухажеру, а сам отыскиваю взглядом мою девочку.
Оля сидит на своём стуле в центре зала и с аппетитом уплетает торт.
Моя ненасытная жена.
С широкой улыбкой направляюсь к ней.
Сегодня моя девочка сияет. Нет, не так. Сияет она всегда, но сегодня по-особенному.
В белом приталенном кружевном платье, вместо фаты лаконичная диадема.
Она королева. Единственная королева моего сердца.
Опускаюсь на соседний стул, обнимаю её за плечи и касаюсь губами щеки.
— Вкусно тебе?
— Очень, — набирает вилку десерта и скармливает мне его, — по-моему мы заказали самый лучший в мире торт.
— По-другому и быть не могло.
— О, Миша, — подбегает к нам сестра Оли, сидящая до этого за соседним столом. Торопливо расправляет подол стильного платья, доходящего ей до середины бедра.
— Так, я не понял. Все танцуют, а невеста за обе щеки торт уплетает. А ну пойдем со мной, — Помазов нахально забирает у Оли вилку и кладет на стол, — Не против? — бросает в меня вопросительным взглядом.
И хоть он все еще малехо меня бесит, я отрицательно мотаю головой.
— Не долго там.
С хитрой улыбкой поцеловав меня, Оля встаёт и опирается на предложенный локоть этого Миши.
— А со мной? — скисает мордашка Алисы.
— И с тобой плюш, потанцуем, — подмигивает он ей, уходя, — в порядке очереди, мелочь.
— Я не мелочь, — кричит ему в след, но он уже не слышит.
Ведет мою жену на танец.
— Алис, — встаю, чтобы взять её за руку, — пойдём. Проконтролируем их.
Шкодно покусывая губу, она идет за мной. Мы останавливаемся в метре от Оли с Мишей и танцуем. Хватает меня на минуту с хвостиком.
После очередного взрыва его смеха рядом с моей женой, я подхожу к ним.
— Меняемся, — прибегаю к придуманному приёму Сашки, и забираю у Помазова Олю, а ему вручаю довольную Алису.
— Ты специально, да? — тут же касается мочки моего уха жена, стоит мне прижать её к себе.
— Конечно.
— Ты неисправим, Давид, — покачав головой, ведет губами по моей шее, а у меня кровь в лаву превращается и курсирует от сердца ко всем клеткам.
— Ничего не поделаешь. Придется смириться.
— Придется…
Оля шутливо вздыхает, но уже через секунду подаётся ко мне навстречу, когда я жадно набрасываюсь на её рот под аккомпанемент нарастающего гостями счёта: «Раз, два, три, четыре…»
Эпилог. Оля
Спустя четыре года
Детский плач врывается в сознание, как всегда резко, и вырывает из сна, в который я провалилась буквально минут десять назад.
Привстаю, но Давид укладывает меня рукой обратно.
— Спи, я возьму его, — кровать пружинит, а потом я слышу успокаивающее, — Ттттшш, ттшшш, ттшшш, — не знаю, как на сына, а на меня точно действует.
Отключаюсь почти моментально.
Подскакиваю уже утром в панике. Я привыкла, что Амиран просыпается часто, а тот факт, что я кажется успела выспаться, пугает.
Но страх мой исчезает, как только я вижу сына тихо сопящим на Давиде. Муж в позе полулежа откинулся на спинку кровати. Уставший, изнуренный, так же, как и я, бессонными ночами, он тем не менее даже во сне, не отпускает рук с нашего малыша. У Амирана сейчас тот самый период, когда беспокоят колики, поэтому спим мы с Давидом по очереди и рывками.
Протянув руку, еле ощутимо касаюсь спинки сына.
Он такой крошечный. Адель была крупнее, когда родилась.
Невольно улыбаюсь, глядя на моих мужчин. Сердце плавится от любви к ним. Трепетной и безусловной к сыну, и нетленной, безоглядной к Давиду…
Раньше я думала, что невозможно любить его еще сильнее, но я ошиблась.
Знать и любить его, как моего первого мужчину — это одно, а познать в роли отца нашим детям — совсем другое.
Любящего и заботливого отца. По отношению ко всем своим детям, коих у него теперь уже четверо.
Еще немного полежав рядом, я осторожно встаю с кровати.
Амирана бы по-хорошему переложить в кроватку, но трогать спящих детей равно тоже самое, что вырвать чеку из гранаты. Два часа безостановочного плача обеспечены.
Поэтому набросив халат, я тихо выхожу из спальни. На встречу мне как раз сонно топает Адель.
— Мамочка.
Медвежонок мой умилительный. Светлые волосы растрепаны и торчат в разные стороны.
— Да, малыш, ты давно проснулась? — Беру её на руки и несу в её комнату.
Еще только семь часов, вряд ли она готова начинать свой день. Адель часто просыпается, идет к нам, а потом снова засыпает, получив свою дозу утренних объятий от меня или Давида.
— Только что, — отвечает на ломанном детском, — ты полежишь со мной?
— Конечно.
Уложив дочь в кровать, ложусь с краю и прижимаюсь губами к мягкой макушке.
Адель у нас маленькая принцесса. Чем-то напоминает мне Алису в детстве. Самостоятельная, но не без чисто девичьих замашек, коими часто пользуется при общении со старшими братьями. Гор с Арсеном не особо-то и против.
Равномерно засопев, она уплывает в сон почти моментально. Такая вот привычка вставать утром и требовать нас к
