Дэвид Лоуренс - Счастливые привидения

«Ей, наверно, неприятно вот так краснеть», — поморщившись, мысленно проговорил он.

— Не ожидала увидеть вас тут, — произнесла она тонким голосом, словно у нее перехватило горло. И он затрепетал всем телом.

— Да — я тоже. Во всяком случае… — Он не договорил.

— Вы приехали из Йоркшира? — спросила она, вновь становясь сдержанной и холодной. «Йоркшир» означал дом священника, в котором жила его невеста; Куттс уловил сарказм Уинифред.

— Нет. Я туда направляюсь.

Молчание затягивалось, и, не в силах разрядить обстановку, Уинифред резким движением повернулась к хозяйке дома.

— Мы будем сегодня играть?

Они перешли в гостиную, большую комнату с блекло-желтыми стенами. Внимание Куттса привлек камин. Отлично известный ему с прошлых времен, камин вдруг обрел новую, незнакомую прелесть. Над каминной полкой из темного мрамора висело чистое, прозрачное, словно глубокое серое озеро, зеркало огромных размеров. Перед зеркалом, мерцая белизной, как луна на фоне легкого серого неба, стояли две статуэтки из алебастра, каждая двух футов высотой. Обнаженные женские фигурки. Сияя в свете боковых ламп, они поднимались на пьедесталах, радуя взгляд чистыми четкими линиями. Венера, словно в ожидании кого-то, слегка наклонилась вперед. Исходящая от нее тревога ввергла молодого человека в оцепенение. Он видел отраженную в прозрачном зеркале гладкую белизну плеч и талии. Отраженным светом сверкали мраморные бедра подавшейся вперед фигурки.

Лора играла Брамса; утонченная привлекательная немка играла Шопена. Уинифред играла на скрипке сонату Грига, и аккомпанировала ей Лора. Спев две вещи, Куттс слушал музыку. Не в состоянии критически к ней отнестись, он слушал и слушал, пока не опьянел от нее. Играя, Уинифред немного покачивалась, и Куттс, не отрываясь, смотрел, как подается вперед ее сильная шея, как мощно и злобно бьет по струнам смычок. Он видел очертания ее фигуры, потому что Уинифред не носила корсет, и в этом он тоже усматривал ее решительный независимый нрав. Потом вновь взглянул на наклонившуюся вперед Венеру. Уинифред была блондинкой с очень светлой кожей. И независимой женщиной.

В течение вечера говорили мало — все, за исключением Лоры. Да еще мисс Сайферт время от времени восклицала: «Ах, это прекрасно! Вы великолепно играете, мисс Варли, правда. Вот бы я умела играть на скрипке — ах! Скрипка!»

Еще не было десяти, когда Уинифред и мисс Сайферт засобирались домой, Уинифред — в Кройдон, мисс Сайферт — в Ивелл.

— Мы можем вместе доехать на трамвае до Западного Кройдона, — по-детски радуясь, сказала немка, маленькая, хрупкая, восторженная и, несмотря на свои сорок лет, наивная и простодушная. Она не сводила с Куттса восхищенного взгляда. Глаза у нее были карие и ярко блестели.

— Да, конечно, — отозвался Куттс.

Он взял у Уинифред скрипку, и все трое отправились к трамвайной остановке. Там как раз стоял трамвай, готовый вот-вот тронуться с места. Они ускорили шаг. Мисс Сайферт уже поднялась на подножку, а Куттс медлил в ожидании Уинифред.

— Проходите, пожалуйста, — послышался голос кондуктора, — если собираетесь ехать.

— Нет, — проговорила Уинифред, — я хочу пройтись.

— Пройдемся от Западного Кройдона, — сказал Куттс.

Кондуктор подал сигнал.

— Вы не едете? — крикнула с подножки хрупкая восторженная дама. — Вы не едете? Ах!

— Я каждый день хожу пешком от Западного Кройдона, а сегодня хочу прогуляться тут, в тишине.

— Ой! Вы не едете со мной? — испуганно крикнула маленькая немка. Она с мольбой подалась назад, собираясь соскочить с подножки. Кондуктор нетерпеливо зазвонил. Трамвай дернулся. Мисс Сайферт покачнулась, и ее подхватил кондуктор.

— Ой! — крикнула она, протягивая руку к своим оставшимся на дороге спутникам и едва не плача от разочарования. Когда трамвай набрал скорость, она схватилась за шляпу. Еще мгновение, и мисс Сайферт исчезла из виду.

Пристыженный страданием хрупкой, похожей на девочку, женщины, Куттс не двигался с места.

— Давайте поднимемся на холм, а потом спустимся к «Лебедю»? — предложила Уинифред сильным высоким голосом, при звуках которого у Куттса всегда пробегали мурашки по спине; так она говорила, когда сердилась или, что бывало чаще, мучилась от несогласия с собой. Они повернулись и пошли обратно. Он нес скрипку, и довольно долго никто из них не пытался заговорить.

«Ах, до чего же я ненавижу ее, до чего ненавижу ее!» — повторял он мысленно, морщась при воспоминании о мольбах мисс Сайферт. Оказавшись в неловком положении, он ненавидел за это Уинифред, забывая, что сам помчался к ней, как летящий на огонь свечи мотылек. С полмили он шел, не поворачивая головы, не меняя выражения лица, хотя сердце у него едва не разрывалось от муки. И все время, пока она шагала рядом с опущенной головой, его сердце часто билось от ненависти, устремляясь к ней — и одновременно ее отторгая.

Наконец добравшись до вершины, с которой другой склон был виден до самого подножия, они набрели на отжившие своё дороги, прятавшиеся в траве и ждавшие, когда к ним придут новые здания. Мужчина и женщина были одни в темноте, а там внизу, в долине, сверкала словно небольшая клумба из фонарей. Впереди клубился лондонский свет, поднимаясь ввысь почти до неба, на котором еще ярче горели звезды. На противоположной черной стороне долины крошечные скопления огоньков, как комары, летели в густом мраке. Над западом склонился Орион. Внизу, в расщелине, образовавшейся в ночи, длинная, низко висящая гирлянда дуговых ламп пересекала Брайтон-роуд, по которой время от времени проезжали золотистые трамвайчики, при встрече обменивавшиеся негромкими сердитыми трелями.

— В прошлый понедельник исполнился год, как мы в последний раз были тут, — сказала Уинифред, когда они остановились, чтобы полюбоваться видом.

— Я помню — но не знал, что это было в понедельник, — отозвался Куттс. В его голосе слышалась некоторая суровость. — Я не помню наших дат.

Помолчав, она произнесла тихо и страстно:

— Прекрасная ночь.

— Взошла луна, и вечерняя звезда тоже. Их не было, когда я приехал.

Она окинула его быстрым взглядом, желая удостовериться, что в его словах нет двойного смысла. А он с каменным лицом смотрел вдаль. Совсем немного, может быть, на дюйм или два, она приблизилась к нему.

— Да, — проговорила она, одновременно отвергая и призывая его. — И все же ночь прекрасна.

— Да, — неохотно подтвердил он.

Вот так, после многих месяцев разлуки, они вновь соединились в любви и ненависти.

— Вы надолго сюда? — спросила она наконец, словно принуждая себя. Уинифред никогда ни на йоту не посягала на чужую жизнь, в отличие от Лоры, так что этот вопрос прозвучал с ее стороны чуть ли не дерзостью. У него даже возникло ощущение, что она съежилась.