Плененная грешником (ЛП) - Херд Мишель
Нет, они просто подсаживали их на наркотики и продавали по самой высокой цене, когда те не могли выплатить свой непогашенный долг.
Вот почему Коза Ностра разорвала связи с Манно. Сицилийская мафия заинтересована только в торговле оружием, наркотиками и вымогательстве, в то время как у Манно был вкус к более развращенной стороне преступного мира.
Но очевидно, что Розали не знает, чем занималась ее семья, и я не собираюсь сбрасывать на нее эту бомбу.
— Обед в двенадцать, — бормочу я, прежде чем развернуться и выйти из комнаты.
— Я не пойду, — кричит она мне вслед.
— Либо ты, блять, пойдешь на своих собственных ногах, либо я потащу тебя туда, но ты все равно пойдешь, — кричу я в ответ.
— Мудак!
Я издаю неожиданный взрыв смеха и качаю головой.
По крайней мере, она не плачет. Честно говоря, я предпочитаю, чтобы она боролась со мной. Это показывает, что в девушке есть какая-то сила.
Зайдя в свой кабинет, я сажусь за стол и смотрю на мониторы, которые установил по всей левой стене. Я ввожу данные о Розали и наблюдаю, как информация заполняет экраны – все, начиная с ее рождения и школьных записей и заканчивая ее аккаунтами в социальных сетях.
Выпускной через две недели. Надо будет запомнить это, чтобы Розали не пропустила.
Я заметил, что у нее нет друзей в социальных сетях, что мне кажется странным. Все аккаунты, на которые она подписана, связаны с путешествиями, и по понравившимся ей изображениям и видео ясно, что она любит старинные замки и водопады.
Однако она ничего не публикует о себе. Только фотографии еды, моды и природы. Она редко что-нибудь пишет, поэтому, когда я нахожу фотографию щенка лабрадора с подписью ‘Однажды’, то делаю себе пометку.
Уф. Щенки везде гадят и все грызут.
Но на следующей неделе у нее день рождения, и щенок может быть как раз тем, что ее развеселит.
Не успеваю я сообразить, что делаю, как начинаю искать заводчиков лабрадоров, но в США нет свободных пометов.
— Никогда не думал, что провезу контрабандой в страну гребаную собаку, — бормочу я, отправляя электронное письмо одному из своих контактов в Великобритании.
Когда я заканчиваю собирать каждую крупицу информации о Розали, которую могу найти, я сосредотачиваюсь на работе, следя за тем, чтобы входящие поставки шли по графику и все мои люди занимались делом.
Глава 7
РОЗАЛИ
Боже, помоги мне.
Я лежу на полу рядом с кроватью с плотно закрытыми глазами.
Я не хочу смотреть в мир без своей семьи. Я не хочу думать о мрачном будущем, которое меня ждет.
Я не могу справиться с травмой. Она слишком сильна и грозит лишить меня рассудка.
Я слышу шаги Виктора по коридору и сильно прижимаюсь спиной к основанию кровати, сворачиваясь в тугой клубок.
— Вставай, — приказывает он.
Оставь меня в покое.
— Розали. — В этом единственном слове звучит предостережение.
Я игнорирую его, просто желая лежать здесь, пока не умру.
— Господи, блять, Боже, — огрызается он, затем хватает меня за руку и рывком ставит на ноги. Меня толкают в направлении ванной. — Прими душ и переоденься. Мы опаздываем на обед.
Моя челюсть стискивается, а горло сжимается. Поворачиваясь к нему лицом, я кричу:
— Я не пойду!
— Блять, ты испытываешь мое терпение, — ворчит он, выражение его лица соперничает с грозовой тучей.
Я вздергиваю подбородок, решив, по крайней мере, стоять на своем. Может быть, он и похитил меня, но я точно не стану подчиняться каждому его приказу.
— Мне. Все. Равно. — Чувствуя себя безрассудно и как будто мне нечего терять, я подхожу на шаг ближе. — Убей меня.
Глаза Виктора прищуриваются на моем лице.
— Не искушай меня, маленькая Роза.
Теряя рассудок, я бросаюсь вперед и бью кулаками его в грудь.
— Убей меня!
Руки Виктора обхватывают меня и крепко прижимают к его груди. Я извиваюсь и сопротивляюсь, но быстро устаю. Эмоции, которые мне удалось подавить ночью, извергаются подобно вулкану и заставляют меня прерывисто кричать.
Он кладет руку мне за голову и прижимается своим телом к моему, другая его рука остается сомкнутой вокруг меня. Я чувствую, как он прижимается ртом к моим волосам.
— Шшш...
Захваченная Виктором и отчаянно нуждающаяся в утешении, я прижимаюсь к нему так близко, как только могу, оплакивая все, что потеряла.
— Господи, Розали, — прошептал он, с беспокойством произнося слова. — Я так чертовски сожалею о боли, через которую ты проходишь.
Извинения не вернут мою семью, но они немного облегчают душевную боль – достаточно, чтобы я могла дышать и чтобы ко мне вернулось здравомыслие.
Мои руки оказываются между нами, и мне удается ухватиться за его рубашку, нуждаясь в утешении, которое он предлагает, хотя бы еще на некоторое время.
— Если ты больше ни во что не веришь, просто поверь, что я не причиню тебе вреда.
Это не имеет значения. Мне уже причинили такую боль, от которой я никогда не смогу оправиться.
Виктор отстраняет меня на дюйм, его руки обхватывают мое лицо, и я вынуждена посмотреть на него, когда потерянные рыдания срываются с моих губ. Его глаза впиваются в мои, и впервые в них нет и следа жестокости, всегда таившейся в темных глубинах его радужки. Есть только сострадание.
— С тобой все будет в порядке.
Я качаю головой, моя кожа касается его ладоней.
— Не будет.
Я слишком многое потеряла.
Вчерашняя счастливая девушка умерла вместе со своей семьей, и на ее месте остались осколки того, кем она когда-то была.
— Ты будешь в порядке. Просто на это потребуется время.
Поскольку он выглядит не как глава Братвы, а как человек, в груди которого на самом деле бьется сердце, я осмеливаюсь умолять:
— Пожалуйста, отпусти меня.
Он медленно качает головой, сострадание исчезает, и он отстраняется от меня.
— Перестань просить. Я дам тебе свободу, только когда тебе исполнится двадцать один год.
Мои плечи опускаются, и, развернувшись, я иду в ванную и закрываю за собой дверь.
— У тебя есть десять минут, — выкрикивает он.
Глубоко вдыхая, я открываю краны и смотрю, как вода разбрызгивается по кафелю.
Я так устала. Физически. Эмоционально. Ментально.
Я не смогу бороться в течение трех лет. Но сдаваться нельзя.
Может быть, мне удастся поговорить с матерью Виктора. Или, если повезет, мне удастся встретиться с Изабеллой. Может быть, кто-то из женщин захочет мне помочь.
Эта мысль – единственное, что дает мне силы принять душ. Когда я возвращаюсь в спальню, то с облегчением вижу, что Виктор меня не ждет. Я быстро надеваю джинсы, футболку и обуваю кроссовки. Я заплетаю мокрые пряди в косу, затем выхожу из спальни.
Когда я спускаюсь по лестнице, глаза Виктора скользят по мне.
— Намного лучше. — Он протягивает мне руку, но я игнорирую ее и прохожу мимо него.
Я не любуюсь прекрасным садом, а осматриваю стены по периметру в поисках способа сбежать. Повсюду расставлены охранники, которые быстро уничтожают надежду когда-либо сбежать из этой тюрьмы.
— Особняк слева, — бормочет Виктор, когда я достигаю развилки на тропинке.
Значит, дом Изабеллы должен быть справа. Если она не присоединится к нам за обедом, я пойду к ней и попрошу о помощи.
Когда я дохожу до открытых французских дверей, Виктор кладет руку мне на поясницу и подталкивает внутрь. Я отстраняюсь, хмуро глядя на него.
— Не прикасайся ко мне.
Он поднимает руки в жесте капитуляции, затем поворачивает голову к двери справа от нас.
Когда я вхожу в столовую, мои ноги мгновенно подкашиваются, когда все взгляды обращаются ко мне. За длинным прямоугольным столом сидят пять человек. Три женщины и двое мужчин.
Виктор проходит мимо меня и выдвигает стул.
— Проходи, садись.
Мои глаза мечутся между двумя взрослыми женщинами, пытаясь понять, кто из них Изабелла, когда я сажусь.
