Трое - Ольга Мицкевич
Порыв ветра ударяет в стекло пригоршней снега, и я вздрагиваю, очнувшись. Выругавшись, Никита заводит машину и медленно катится к моему дому. Останавливается, переключает на нейтральную передачу и шумно выдыхает. В темноте я остро чувствую его пристальный, сверлящий взгляд. Мы снова в мягком свете фонаря, он обволакивает нас уютным одеялом, и мне, как никогда, страшно взглянуть на него. Мальчика, которого я знала дольше, чем себя.
– Все, что меня окружало всю жизнь, было сплошной катастрофой. Я сам был катастрофой, и единственное, что держало меня и не давало сдаться – это ты. Ради тебя я всегда хотел быть лучше, чем я есть на самом деле, – не выдержав, Никита дергает меня за руку, с силой развернув к себе лицом. – Тебе вообще нечего мне сказать?
– Я…, – во мне столько слов и эмоций: они пузырятся бурным потоком в моих венах, в сердце, что я боюсь – стоит разомкнуть губы, произнести хоть слово, – и я просто взорвусь. Он застал меня врасплох. Весь этот долгий, безумный день кажется нереальным.
– Ладно, – Никита рывком выбирается из машины, быстро обходит ее и отпирает дверь с моей стороны. Я же просто таращусь на него, словно олень, пойманный в свете фар. – Уже поздно. Или рано. В любом случае тебе пора.
И когда он протягивает руку, я послушно кладу в его ладонь свои пальцы. Холод обжигает.
– Я не знала, – быстро говорю я. Теперь слова рвутся из меня, наскакивают друг на друга. – Я думала, что ты.. что вы.. Если бы я только…
Не знаю что, если бы только. Продолжение он стирает своими губами – шершавыми, настойчивыми. Он пахнет так сладко, а на вкус словно летний вечер и мятный чай: пряный, тягучий. Все мое тело ощущается легким под его руками. Время перестает существовать и мы живем только этим мгновением.
А потом, так же внезапно, он отступает на шаг. Мы оба тяжело дышим. Ветер утих и снег валит крупными, тяжелыми хлопьями. Никита смотрит на меня сквозь эту пелену, не мигая.
– Я ходячая катастрофа. И ты должна разобраться с тараканами в своей голове. Потому что, черт, я знаю что все испоганил и сделаю это еще ни один раз, поверь. Но мне больше не пятнадцать. И я хочу все эти «если» и «возможно» с тобой, но для этого, ты должна выбраться из проклятой раковины, в которую забралась с головой и наблюдаешь за миром, сквозь щель. Я не скажу, что буду ждать тебя вечно. Я никогда не смог бы тебе врать. И как бы там не сложилось, я всегда буду рядом, если нужен. Но, черт возьми, даже не думай, что то, что мы сейчас начали, так легко закончится.
И, прежде чем я успеваю сказать хоть слово, Никита прижимает меня к себе в быстром, жадном поцелуе, потом отстраняется, идет к машине, садится и уезжает. Я наблюдаю, как стоп огни красными маячками мигнули и погасли на повороте с нашей улицы. Остались только я, снег и фонарь.
Меня не оставляет ощущение, что все это сон.
13.
В следующий раз я увидела Никиту уже в больнице. Меня мучила совесть и я решила навестить тетю Марину. Никто не любит лежать в больнице, в одиночестве.
Ей досталась отдельная палата – синие стены, белые жалюзи, высокое окно с видом на промышленную зону. Через окошко в двери видно Никиту: он сидит, ссутулившись, и держит мамину руку. Тетя Марина выглядит маленькой и очень бледной в безжалостном свете флуоресцентных ламп. А он кажется нелепо-большим на пластмассовом стуле. Они спорят, и мне не хочется мешать. Поэтому я спустилась в фойе и взяла себе кофе в автомате, попутно изучая плакаты на стенах: прививки от клещей, легкие курильщика, наркомания среди подростков, улыбчивые беременные девушки. А где мужик в халате и с ремнем? Большая, грозная тень в ярком проеме окна. Ему тоже найдется место на этой стене.
Когда я вернулась в палату, тетя Марина спала, а Никиты нигде не было. Поэтому, я просто оставила на тумбочке маленькую записку, книгу, принесенные яблоки и пачку маминого любимого чая.
Проходя через фойе я вновь рассматриваю плакаты. Почему-то они никак не идут у меня из головы.
Не знаю о чем они говорили с сыном, но тетя Марина все же написала заявление на мужа. Почти месяц после выписки она жила у нас, в соседней со мной комнате, где обычно останавливаются мамины родители. Комнатка небольшая, заставленная лакированной мебелью, но единственное окно выходило на восток, и все, что из него видно – восход солнца и шоссе, по которому мой папа каждый день добирается до работы. С глаз долой, как говорится.
Тетя Марина первоначально напоминала тень женщины, всего лишь бледное свое подобие. Она много читала и мало разговаривала, а если и говорила, то только с моей мамой.
– Ей очень стыдно, – однажды сказала мама, и эти три слова меня поразили, – я пытаюсь помочь ей с этим.
Наверно, она чувствовала свою вину. Или же мне просто хочется так думать. В конце концов, каждый из нас просто человек, и мы не идеальны. Важно не какие ошибки мы допускаем, а как их исправляем.
Александра задержали спустя три дня. За повторным приездом полиции я наблюдала с крыльца, открыто и немного с вызовом. Мне хотелось увидеть его глаза, страх в них. Вероятнее всего, его оштрафуют и выпустят. Система не безупречна, колеса правосудия старые и ржавые. И он вновь вернется на свой диван, в дом номер девять. Но в тот момент, я торжествовала. Я сняла на телефон видео, как Александра выводят из дома – помятого и вяло сопротивляющегося, – которое потом переслала Никите. Он заслужил это увидеть.
С той ночи он пишет мне каждый день. Он не шутил, говоря, что так просто все не закончится.
Не знаю, как там будет дальше. Его карьера в самом начале, и своих планов я не отменяла. Мы все еще разделены километрами дорог, часовыми поясами, невыполненными обещаниями и миллионом «если». Но меня это больше не пугает.
Аня
Жизнь короткая, говорила мне мама. Нет смысла тратить ее на страхи и сомнения. Будь смелой, ставь себе высокие цели. Всегда слушай свое сердце.
И я смотрела на мир огромными, жадными глазами. Мне хотелось всего – все успеть, все увидеть, все попробовать. Зелено-голубые, прозрачные
