Мойра Тарлинг - Долгая дорога домой

Пайпер разрешила подруге взять на память любые понравившиеся снимки. Кейт выбрала два из них: портрет Пайпер и фотографию Марша, сидящего верхом на своем жеребце Аполлоне.

Она долго носила фотографию Марша в кошельке, не решаясь выбросить. Через несколько месяцев снимок выцвел и обтрепался по краям, но ей все равно было интересно, что сказал бы Марш, если бы узнал, что она хранила его портрет так долго.

– Пойду проведаю Сабрину, – сказала Кейт, направившись к двери.

– Минуточку! – окликнул ее Марш. – А ну-ка ответь. Откуда ты знаешь, что мою сестру зовут Пайпер?

Пятая глава

Услышав вопрос, Кейт почувствовала, что густо краснеет. Она судорожно сглотнула, эгоистично обрадовавшись, что Марш не может видеть ее лицо.

– Я… э… а разве вы не упомянули только что ее имя? – спросила Кейт, лихорадочно роясь в памяти.

– Нет, не упоминал, – ровным голосом ответил Марш.

– Тогда, наверное, я прочитала имя где-нибудь в ее комнате, – предположила девушка с уверенностью, которой на самом деле не ощущала.

Марш медленно кивнул, слегка расслабившись.

– Должно быть, так оно и есть, – согласился он с сомнением в голосе.

– Вы действительно ничего не хотите… попить холодненького? – спросила Кейт, надеясь его отвлечь.

– Мне ничего не нужно, – решительно отказался Марш.

Девушка ушла, мысленно ругая себя за болтливый язык. Может, Марш и ослеп, но мозги у него варят по-прежнему. Раз уж неизвестно, как он отреагирует, узнав, кто она такая, лучше пока не давать ему поводов для подозрений.

Она прошла по коридору до спальни, которую родители Марша подготовили для своей внучки. Когда-то Пайпер говорила ей, что именно в этой комнате они с братьями играли в детстве.

Теперь помещение совершенно преобразилось. Кровать с балдахином, заваленная розовыми подушками и кучей мягких игрушек, занимала почти всю центральную часть комнаты. Возле окна возвышался белый книжный шкаф, набитый множеством самых разнообразных детских книжек. Рядом со шкафом стоял мольберт и старомодная школьная парта.

Сабрина сидела за партой, рисуя на листе цветной бумаги.

– Привет, Сабрина! Что ты делаешь? – спросила Кейт, пройдя по серому ковру.

– Рисую свой новый дом, – улыбнулась девочка.

– Умница.

Кейт взглянула на рисунок. Сабрина изобразила несколько кривых квадратов, увенчанных трубой. Внутри одного из квадратов были нарисованы три человечка, двое больших и маленький.

– Дай взглянуть, – серьезно сказала девушка. – Это твой папа? – Она указала на самую большую фигурку.

Сабрина энергично кивнула, тряхнув длинными волосами.

– В середине я, – пояснила она, ткнув карандашом. – А это ты. Почти как настоящая семья, – заметила малышка и снова склонилась над рисунком.

– Почти, – прошептала Кейт, опять вспомнив свои детские мечты.

–Тебе понравился рисунок? – спросила Сабрина, взглянув на нее своими удивительными голубыми глазищами, унаследованными от отца.

– Очень понравился. Он красивый, – похвалила Кейт хриплым от волнения голосом.

Сабрина взяла листок с парты и протянула ей.

– Можешь взять себе, если хочешь, – с милой непосредственностью предложила она.

Кейт сморгнула неожиданно подступившие слезы.

– А разве ты не хочешь подарить его своему папе?

Сабрина удивленно на нее взглянула.

– Папа же ничего не видит, ты забыла?

Кейт с трудом удержалась от улыбки при этом образце простой, но безошибочной детской логики.

– Как я могла забыть. Спасибо, Сабрина, – сказала она, взяв рисунок. – Я буду хранить его вечно.

Час спустя Кейт громко постучала в дверь спальни Марша.

– Да! – В его приглушенном голосе чувствовалось раздражение.

– Доктор Даймонд, это мы с Сабриной, – веселым тоном откликнулась медсестра.

Марш лежал на кровати с закрытыми глазами. Он снял ботинки и пиджак и расстегнул рубашку на загорелой груди.

Стараясь не обращать внимания на ускорившееся сердцебиение, Кейт подошла к кровати.

– Как голова? Вам удалось поспать?

– Не проходит, и я не спал.

– Мы с Сабриной хотели узнать, не проголодались ли вы, – сказала девушка, поглядывая на темные волоски, заметные в вырезе рубашки.

– У нас есть молоко и печенье, – жизнерадостно объявила Сабрина. – Хочешь, папа, мы и тебе принесем?

– Я не голоден. – Ответ Марша был резок до грубости, и у малышки задрожали губы. – Сколько времени?

– Четыре часа, – сказала Кейт. – Когда вы хотите ужинать?

– Все равно. Решайте сами. Надеюсь, нам уже доставили продукты из супермаркета, которые я заказал.

– Да. И кто-то внес все это в дом.

– Наверное, Хэнк Уилсон, главный конюх. Я разговаривал с ним сегодня утром.

– Вы не хотите, чтобы я приготовила что-нибудь особенное для вас с Сабриной? – поинтересовалась Кейт, решив, что было бы неплохо как-то отпраздновать их первый ужин на ранчо.

– Я и вправду не голоден. Я всего лишь хочу, чтобы меня оставили в покое. Разве это так трудно?

Его ответ привел Кейт в ярость. Оглянувшись, она заметила, как прекрасные голубые глаза Сабрины наполняются слезами.

– Сабрина, милая, пойди к себе и поиграй, – предложила девушка, желая оградить ребенка от папиного «черного юмора».

Сабрина, заметно оживившись, бросила последний взгляд на лежащего в кровати отца и пулей вылетела из комнаты.

Кейт повернулась к развалившемуся на постели мужчине. Она уже готова была вправить ему мозги, объяснить, что он не имеет права вымещать свое плохое настроение на дочери, но при виде его искаженного болью лица эти гневные слова застряли у нее в горле.

– Головная боль усилилась? – сочувственно спросила она.

– Да, – последовал краткий ответ. Марш поморщился и начал растирать виски.

– Доктор Франклин дал вам обезболивающее?

– Да, в кармане пиджака.

Кейт взяла темно-синий пиджак, разыскала упаковку лекарств и вложила две таблетки в ладонь Марша.

– Я принесу из ванной стакан воды.

К ее возвращению Марш уже сидел на кровати.

– Откройте рот.

Марш подчинился, и Кейт положила таблетки ему на язык.

– Вот вода. – Она поднесла стакан к его губам.

Когда он накрыл ее руку своей горячей ладонью, сердце Кейт забилось, как сумасшедшее. Затаив дыхание, она ждала, пока он проглотит лекарство.

Марш снова откинулся на подушки. Голова его гудела, словно колокол. Он не спал. Даже не вздремнул. А просто лежал поверх одеяла, размышляя о том, как его угораздило оказаться в таком безвыходном положении.