Джуди Тейлор - Несговорчивые супруги
— По ней не скажешь, что она нуждается, — заметила Дороти. — Ее кашемировый костюм стоит немалых денег. Но, может быть, мы излишне жестоки к Пруденс и она действительно пришла проститься с мужем?
— Очень хотелось бы в это верить, но — увы.
Позже, ожидая вместе со всеми в гостиной оглашения завещания, Дороти тихо спросила Джона:
— Что сказал тебе Гаммелл?
Джон поморщился, он уже успел поговорить с нотариусом, и новости оказались неутешительными.
— Развода действительно не было. Похоже, таким способом отец хотел помешать Пруденс вступить в новый брак.
Дороти нахмурилась.
— Но она-то вполне могла с ним развестись. К чему ей было сохранять такой брак?
Джон пожал плечами.
— По-моему, каждый из них вел свою игру.
Он помнил, что в доме запрещалось упоминать имя Пруденс, а Лестер чуть что вымещал свое недовольство на сыне.
Дороти сочувственно пожала его руку, и это вызвало в Джоне бурю эмоций, что явилось для него полнейшей неожиданностью. Неужели простое пожатие руки может свести на нет его решимость развестись с этой женщиной? Ведь она ничем не лучше Пруденс и Фионы, тогда в чем же дело? Почему ему никак не удается выбросить ее из головы?
По завещанию большая часть состояния Лестера Майлза отходила Джону, остальное он распределил между родственниками и даже не забыл о Фионе. О Дороти и о Пруденс в завещании не было ни слова, что отнюдь не обрадовало последнюю.
Пруденс вскочила со своего места, ее лицо покрылось красными пятнами.
— Я буду оспаривать завещание! — обратилась она к нотариусу достаточно громко, чтобы ее слова слышали остальные присутствующие. — Мы с Лестером состояли в браке. Он не имел права оставлять меня без средств.
— Это ваше право, — угрюмо отозвался мистер Гаммелл. — Но должен предупредить, миссис Майлз, у вас мало шансов на успех.
Джон взял Дороти за руку и увлек прочь из гостиной.
— Поехали домой. Экономка запрет двери, когда все разойдутся.
Слово «домой» наполнило сердце Дороти забытым теплом. Ах, если бы так! Шесть месяцев ее семейной жизни были наполнены таким счастьем и любовью, что ей не верилось в то, что все кончено. Хотя, если очень постараться, можно на некоторое время продлить иллюзию, будто ничего плохого не произошло и они с Джоном еще любят друг друга.
Войдя в дом, Джон скинул пиджак, расстегнул воротничок сорочки и уселся в свое любимое кресло. Это был устоявшийся ритуал, и Дороти готова была поверить, что все плохое ей только приснилось. Постепенно Джон расслабился, черты его лица разгладились, как вдруг раздался резкий звонок в дверь.
Джон едва не выругался.
— Не отвечай, — посоветовала Дороти, опасавшаяся, что нежданный визитер нарушит хрупкое блаженство.
— Это может быть мистер Гаммелл, ему тоже не терпелось поскорее уйти с поминок. Я должен с ним поговорить.
Джон пошел открывать, и по донесшемуся из прихожей голосу Дороти поняла, что пришел вовсе не нотариус, а разъяренная Пруденс.
— Что это ты вздумал сбежать?! — злобно набросилась она на сына. — Видите ли, ему не понравилось, как я разговариваю с вашим драгоценным нотариусом!
— И что?
— Даже не мечтай, что я буду сидеть сложа руки. Я имею полное право на часть денег Лестера.
— Поступай как знаешь, — ответил Джон, и Дороти понравилось его спокойное достоинство. — Я тут ни при чем.
Она обратила внимание, что Джон не приглашает мать в дом. Значит, их отношения действительно оставляют желать лучшего, решила Дороти.
— Очень даже при чем, — не унималась Пруденс. — Будь ты хорошим сыном, ты со мной так не обошелся бы и мы все уладили бы миром. Мне будет стоить немалых денег...
— Извини, но, с моей точки зрения, ты перестала быть мне матерью с тех самых пор, как ушла, — прервал ее Джон.
Затаив дыхание, Дороти ожидала следующего выпада Пруденс. Может быть, выйти в прихожую и как-то поддержать Джона?
Но, пока Дороти раздумывала, Пруденс ушла. Прежде чем выйти на дорогу, она обернулась. Стоявшая у окна Дороти увидела гордо вздернутый подбородок свекрови, злобно перекошенные красные губы на бледном, но все еще красивом лице. Всем своим видом Пруденс будто говорила: «Я еще не сказала последнего слова. Я скоро вернусь. Не думайте, что я все так оставлю, это не в моем стиле».
Как же много у них с Джоном общего, не только внешне, подумала Дороти. Обоих отличает твердость воли в достижении своих целей.
Джон вернулся в комнату, его застывшее лицо напоминало маску.
— Извини, мне очень жаль, что тебе пришлось все это выслушивать.
Дороти поняла, что на сегодня их хрупкая общность нарушена. Джон казался очень расстроенным и оскорбленным, и ей захотелось хоть чем-то облегчить его душевную боль.
— Остается надеяться, что Пруденс скоро поймет тщетность своих притязаний и тихо уйдет со сцены.
Джон подошел к бару, налил себе полный бокал виски и залпом выпил. Потом снова наполнил бокал и сел а кресло.
— Пруденс привыкла только брать от жизни. Единственное, что она дала миру, — это я. Хотя вряд ли ее это порадовало, как, впрочем, и меня.
Дороти нахмурилась.
— Что ты имеешь в виду?
— Впрочем, неважно, — ушел он от ответа. — Какой сегодня ужасный день!
— Что поделаешь, похороны.
— Подойди, ты нужна мне.
Его слова несколько удивили Дороти, но ей не пришло в голову сказать «нет». Она медленно приблизилась к Джону, глядя ему прямо в глаза. Ее сердце бешено колотилось, она чувствовала жар во всем теле.
Джон усадил ее на колени и прижал к себе, одной рукой обнимая за плечи, как ребенка, и Дороти почувствовала, как бьется его сердце и как напряглась его плоть. Она помнила, что раньше так же сидела у Джона на коленях и всегда это заканчивалось одним...
Джон провел пальцем по ее щеке, и Дороти от волнения облизнула кончиком языка неожиданно пересохшие губы.
— Когда ты возвращаешься в Лонг-Бич?
Дороти чуть не застонала от досады: ну почему надо было все испортить! Она уже чувствовала себя на седьмом небе, и вдруг этот дурацкий вопрос. Сейчас ей хотелось лишь одного — запустить руку под рубашку Джона и почувствовать возбуждающую шелковистость волосков на его груди, подставить губы для опьяняющего поцелуя...
— Дороти, ты слышишь меня?
Она разочарованно вздохнула.
— Завтра. Я там пробуду еще некоторое время, а потом вернусь в Окленд и начну искать работу.
Теперь давай помолчим, мысленно взмолилась Дороти.
Джон стал снова гладить ее по щеке, затем его пальцы скользнули на шею, осторожно отбросили непослушную прядь волос, нащупали пульсирующую жилку и замерли. Напряжение Дороти, казалось, почти достигло апогея.
