Хочу быть твоей - Кейт Хьюит
– У вас есть еще вопросы? – спросил Ангелос. – Я велю своей помощнице в Афинах составить контракт и прислать сюда по факсу. Если у вас будут какие‑то проблемы в мое отсутствие, вы можете написать мне письмо по электронной почте, адрес даст Мария.
– В ваше отсутствие? – повторила Талия, вспомнив о том, что он уезжает завтра. – Надолго ли вы уедете?
Ангелос стиснул зубы.
– На несколько недель. Мне трудно работать, находясь на острове посредине Эгейского моря.
– Но сейчас многие работают дистанционно, – сказала Талия. – Вы так не можете?
– Боюсь, что нет. – Он сделал глоток воды, явно желая закончить их разговор.
Талия смотрела на него во все глаза, гадая о том, есть ли у них близость с Софией. Она видела, что девочка тоскует и хочет угодить своему отцу, хотя она напрягалась, когда находилась рядом с ним. Но какие чувства испытывал Ангелос к Софии? Понимал ли он, насколько он важен для нее, особенно тогда, когда мать ее умерла?
– Вы не скучаете по своей дочери? – спросила Талия.
Он со стуком поставил на стол бокал.
– Вас это не касается.
– Меня – нет, но Софии – да, – ответила Талия. – Она явно хочет больше общаться со своим отцом. Особенно если учесть, что…
– Ваша работа, – резко оборвал он ее, – быть ее компаньонкой и не высказывать мнение об аспектах ее жизни.
Кивнув, Талия проглотила слова протеста. Она понимала, что слишком много говорила. Она была нанятым работником этого мужчины, и она едва знала его. Но она знала прекрасно, что это такое – жить без отца и матери, и была безмерно благодарна Джованни за то, что он воспитал ее. Но у Софии не было любящего дедушки – по крайней мере, Талия не могла сказать об этом.
– Значит, у вас больше нет вопросов, – сказал Ангелос, и Талия едва заметно покачала головой.
Они ели в напряженном молчании несколько минут, ягненок был великолепным, но Талия с трудом могла проглотить несколько кусков. Наконец, не выдержав молчания, она кивнула на большой портрет женщины, висевший на почетном месте на дальней стене.
– Превосходный портрет. Это ваша родственница?
Это был портрет молодой женщины с темными волосами, уложенными в свободный узел на голове, в ее глазах, прикрытых тяжелыми веками, светилось лукавство, а губы изгибались в понимающей улыбке.
– Она напоминает мне Мону Лизу.
Не взглянув на портрет, Ангелос ответил:
– Это моя покойная жена.
И после этого Талия не отважилась задавать никакие вопросы.
Через час Ангелос Мена вошел в свою спальню, сбросив с себя пиджак и ослабив галстук. На небе за окном светилась серебристая луна, а море было похоже на гладкую черную тарелку. Облокотившись о подоконник, Ангелос на секунду застыл, завороженный этой красотой.
Ужин с Талией ди Сионе оставил в нем чувство неудовлетворенности, даже злости. Она растревожила в нем эмоции, которые были запрятаны глубоко внутри последние семь лет. Он увидел осуждение в ее ясных янтарных глазах, когда сказал ей, что уезжает и оставляет Софию.
Но Талия ди Сионе не ведала о том, какие чувства терзали его каждый день, когда он смотрел на свою дочь. Он знал, что это была его, и только его вина, что она пряталась на острове, а не жила той жизнью, которой хотела бы жить любая девочка, – с друзьями, школой и любящей матерью.
Эмоции, пробужденные Талией, становились все острее, но в конце концов Ангелос решительно подавил их в себе. Сейчас не время жалеть себя, тем более что он совершенно не заслуживал жалости.
Сделав глубокий выдох, он отвернулся от окна. Ему надо работать; работа всегда помогала ему сосредоточиться, забыть обо всем, по крайней мере, ненадолго.
Он прошел через виллу к своему кабинету, находившемуся внизу, включил лампу и открыл свой компьютер. Но даже когда он стал пересматривать свои записи относительно компании, которую он взялся консультировать, его мысли все время возвращались наверх – к той женщине, которая заняла спальню всего лишь через три двери от него.
Талия ди Сионе была невероятной загадкой. С ним никто не разговаривал так смело, как она, и он обнаружил, к своей досаде, что это не только возмутило, но и восхитило его. И все же она ужасно испугалась, когда села в вертолет, и чуть не упала в обморок в его офисе. Эта женщина была крайне противоречива, и он по‑прежнему очень мало о ней знал.
Он знал, что Мария скажет ему, что Талия никуда не годится; она насмотрелась на прежних нянь, которые были в большинстве своем неудачливыми молодыми женщинами. Они нанимались няней к Софии в надежде женить на себе кирие Мена. Нескольких таких женщин Ангелосу пришлось уволить самому, другие уволились сами, сгорая от негодования, когда их попытки обольщения ни к чему не привели.
Талия, по крайней мере, в этом смысле не интересовалась им, если только ее колкие реплики не являлись замаскированным флиртом. Но все же Ангелос, не успев сдержать себя, представил себе, как бы выглядела Талия ди Сионе, если бы она соблазняла его. Ее распущенные волосы волнами спадают на плечи, янтарные глаза сверкают, чувственные губы призывно приоткрываются, когда она идет к нему, плавно покачивая бедрами, и это платье спадает с ее стройного тела…
Ужаснувшись этим мыслям и настойчивой ответной реакции своего тела, Ангелос немедленно подавил в себе эти провокационные образы. Захлопнув крышку ноутбука, он встал из‑за стола и принялся расхаживать по кабинету, пытаясь овладеть своими инстинктами. У него давно не было женщины, но это не означало, что он был настолько отчаявшимся или оголодавшим, чтобы фантазировать о нанятой им няне.
Покачав головой от отвращения к себе, он вышел из кабинета и направился наверх. В коридоре было тихо, ни из‑под одной двери не виден был свет. Окончательно овладев собой, Ангелос прошел мимо двери Талии и направился к спальне дочери. Тихо открыв дверь, он вошел в сумрачную комнату.
София спала на боку, подогнув колени и засунув руку под подушку. В такой позе ее щека со шрамом была не видна, и девочка выглядела здоровой – и душой, и телом. Ангелос чуть не поверил в то, что она не получила никаких ожогов и он не покалечил свою дочь навсегда.
Он нежно убрал темный локон с лица девочки – такой же локон, как был у Хэнти. София слегка пошевелилась, болезненно сморщив губы, но вскоре лицо ее разгладилось, и она снова крепко уснула.
– S’agapo, manaria mou, – прошептал он.
