Оливия Гейтс - Назвать своей
Кали резко выдохнула. Максим невольно задумался: интересно, ей было невыносимо думать о грозившей ему опасности или она отреагировала бы точно так же, случись это с кем-то другим?
И в этот момент Максим понял, что совсем не знает эту женщину, которая родила ему сына и которую он хочет всем своим существом. Ему неизвестно, что ее радует, что интересует, что вызывает ее гнев или уважение, что делает ее счастливой.
Сейчас в ее глазах плескался ужас: она ждала окончания рассказа о том, что навсегда изменило его жизнь.
– Михаил, изменив направление своего свободного падения, подлетел ко мне. Использовать его парашют для прыжка в тандеме было невозможно, потому что на наших парашютах не было необходимых креплений. Мы быстро приближались к той высоте, на которой уже было бы поздно раскрывать парашют. Я все кричал Михаилу, чтобы он думал о себе, а я уж как-нибудь сам справлюсь. Однако друг не хотел меня слушать, и мне пришлось его оттолкнуть. Но он снова приблизился, обхватил меня руками и раскрыл свой парашют.
Рука Кали, лежащая на руке Максима, вздрогнула.
– Когда парашют раскрылся, Михаила резко потащило в сторону, но он каким-то чудом успел обхватить меня ногами, затем ухитрился закрепить меня на своем парашюте. Но из-за нашего общего веса мы слишком быстро падали, к тому же нас отнесло в сторону от запланированного места приземления, и теперь под нами был лес. Я понимал, что мы неминуемо погибнем: если не разобьемся о землю, то нас при падении изломает и изорвет ветками деревьев. Я продолжал пытаться раскрыть свой парашют, молясь, чтобы у меня получилось, и тогда Михаил сможет избавиться от моего веса, замедлить свое падение и сманеврировать. Я предпринял еще одну попытку, мой парашют вдруг раскрылся, но почти сразу я рухнул на верхушки деревьев и потерял сознание.
Максим замолчал, горло словно сжала чья-то неумолимая рука. Калиопа уже не плакала, но в глазах ее застыл ужас, дыхание было прерывистым.
А он-то считал, что ей от него были нужны лишь постельные утехи.
Неужели Кали чувствовала к нему… что-то большее? И чувствует сейчас? Но разве это возможно после того, как он с ней поступил?
Наверное, она прореагировала бы точно так же на трагический рассказ любого другого человека. Не стоит искать в ее поведении нечто иное.
– Когда я пришел в себя, было уже темно. Я не сразу понял, где нахожусь. Меня терзала страшная боль: обе ноги были сломаны, и я истекал кровью от многочисленных ран по всему телу. Я с трудом вспомнил, что со мной произошло, и только потом сообразил, что застрял в ветвях высоко над землей. Шевелиться было так больно, что хотелось сдаться и, лежа неподвижно, дожидаться смерти. Но я должен был убедиться, что Михаил благополучно приземлился, и я начал спускаться вниз. Мой телефон разбился, поэтому отследить его GPS-сигнал было невозможно. Оставалось надеяться, что телефон Михаила уцелел, а сам он в порядке или хотя бы в лучшем состоянии, чем я. На то, чтобы спуститься с дерева хотя бы наполовину, у меня ушла вся ночь, потому что я то и дело терял сознание. Когда рассвело, я увидел друга. Он лежал на небольшой поляне в нескольких десятках футов, наполовину закрытый собственным парашютом. По неестественному положению его тела я сразу понял…
Воспоминания снова обожгли, разрывая душу. Горло сжалось, словно его запечатало расплавленным свинцом.
Калиопа разрыдалась и изо всех сил обняла Максима. Он покорно и благодарно замер в ее объятиях, чувствуя, как жгут глаза слезы, хотя плакал он в жизни лишь дважды: когда умерла Настя и когда погиб Михаил.
Максим обнял Кали в ответ, чувствуя, как исходящее от нее тепло согревает его. Она не попросила продолжить рассказ, чтобы не заставлять собеседника переживать заново те ужасные события. Но Максим сам хотел изложить все подробности, не желая больше ничего скрывать от Калиопы. На этот раз она должна принять решение, зная всю правду.
– В конце концов я добрался до Михаила, но не мог помочь ему ничем, кроме обещаний, что обязательно вытащу его из этой переделки. Однако он понимал, что выживет из нас только один. И я до сих пор не могу смириться с тем, что им оказался я. Михаил признался, что специально при падении направил свой парашют в мою сторону, потому что боялся потерять меня в лесу. Когда я уже приблизился к верхушкам деревьев, друг обхватил меня и принял на себя основной удар. Он погиб, спасая мою жизнь.
Кали всхлипнула и спрятала лицо на груди Максима. Ее слезы тут же пропитали его одежду.
– Но Михаил умер не сразу. Прошел еще целый день, прежде чем он… просто просочился сквозь мои пальцы. Я лежал, обнимая его мертвое тело. Наступила ночь, а за ней день, и еще один, а я все молился, чтобы смерть забрала и меня. Каждый раз, теряя сознание, я думал, что наконец умираю, но затем, к своему разочарованию, снова приходил в себя и, обнаруживая в своих объятиях мертвого друга, словно заново переживал его гибель. GPS-сигнал отследили только через четыре дня.
Тело Кали снова сотрясли рыдания. Максим сильнее прижал ее голову к своей груди.
– В больницу меня привезли полумертвым. Там я провел несколько месяцев. Едва смог встать на ноги, сразу же приехал сюда.
Она вскинула полные слез глаза:
– И стал следить за мной и Лео. – Он кивнул. – Как давно произошел тот несчастный случай?
– И месяца не прошло после моего ухода от тебя.
– Я знала это, чувствовала: с тобой что-то случилось. И это чувство сводило меня с ума, потому что ты не отвечал мне. Но когда я узнала, что ты заключаешь деловые соглашения, я подумала, что ошибалась.
– Мои заместители занимались этими сделками, держа в тайне информацию о моем состоянии, чтобы не поднялась паника среди акционеров моих компаний. Впрочем, теперь ты знаешь, что я не отвечал тебе вовсе не из-за несчастного случая. Но я продолжал ждать твоих звонков и непрерывно перечитывал твои письма. А в тот день, когда ты перестала звонить и писать…
Он считал дни до ее родов и понял в тот момент, что это событие наконец произошло. Волков сильнее сжал Кали в объятиях. Лишь понимание, что с ней и с малышом все хорошо, помогло ему не сойти с ума. Максим продолжал надеяться, что, родив, Кали через какое-то время снова начнет ему звонить, и одновременно ему хотелось, чтобы звонков от нее больше не было. Она сдалась – об этом Волков и молился. Но все же его убивало ее молчание.
– Ты столько раз наговаривала мне на автоответчик: «Просто дай мне знать, все ли с тобой в порядке». Но что я мог тебе сказать? Нет, я не в порядке, и телом и душой, и никогда не выздоровею?
Перестав плакать, Кали отстранилась и пристально взглянула на Максима:
– Далеко не всегда жертвы насилия сами становятся людьми, сеющими насилие. И наследственность тут вовсе ни при чем. При мне ты ни разу не проявил психической нестабильности, присущей мужчинам из вашей семьи. Почему ты полагаешь, что превратишься в чудовище, хотя твое поведение никоим образом не оправдывает этот страх?
