Анастасия Эльберг - Когда прошлое встречает будущее

Эльберг Анастасия, Томенчук Анна

КОГДА ПРОШЛОЕ ВСТРЕЧАЕТ БУДУЩЕЕ

Треверберг

2008 год

Эмили несколько секунд сосредоточенно изучала картину, а потом подняла «Полароид» и сфотографировала ее.

— Чем это ты занимаешься? — полюбопытствовал я, закрывая книгу.

— Составляю каталог твоих картин, — ответила она таким тоном, будто я задал самый глупый в двух мирах вопрос, и сопроводила свои слова пожатием плеч. — Я сняла уже все картины, остались только те, что в твоем кабинете.

— И что ты будешь делать с этим каталогом?

Эмили достала снимок и помахала им в воздухе, а потом посмотрела на него и удовлетворенно кивнула самой себе.

— Пока ничего.

— Мне не нравится твой зловещий тон.

— Да брось, пап. Пока что у меня готовы только снимки. Нужно будет отверстать, потом отнести все это в типографию, купить подходящий альбом… словом, работы полно. И еще я хочу написать историю создания каждой из картин. А если я что-то забуду, ты ведь мне подскажешь, да?

Вместо ответа я снова открыл книгу и подвинул к себе блокнот с выписками.

— Ладно тебе, пап, — снова заговорила Эмили. — Хорошо, ты упрямишься и не хочешь их продавать. Но ведь их можно выставлять!

— На Арт-стрит? Ничего не имею против.

— Да нет же. Тут есть картинная галерея, разве ты не знаешь?

— Впервые слышу.

Эмили убрала «Полароид» в чехол из бежевой кожи.

— Ну, так теперь знаешь. Можно будет отнести каталог администратору… ну, или администраторше, не знаю точно, кто там, еще не интересовалась. У тебя куча полотен, которые стоят без дела в мастерской. В интерьер они не впишутся, так что можно будет отнести их в галерею.

— Понятия не имею, что ты задумала, Эмилия, но одно могу сказать точно: это мне не нравится. А предчувствия меня никогда не обманывают. Так что лучше тебе рассказать мне все честно и прямо на берегу.

— Я миллион раз просила так меня не звать!

— А я два миллиона раз говорил тебе, что не хочу ни продавать, ни выставлять свои картины в галерее. И я не считаю нужным искать оправдания, а поэтому тебе придется довольствоваться коротким «так надо».

Эмили обиженно засопела и отправила готовый снимок в небольшой конверт из розовой бумаги с надписью «картины без людей».

— Ну и ладно, не очень-то и хотелось, — буркнула она.

— Не злись, моя хорошая. Поверь мне, это не стоит того. Я закончу, а потом мы пойдем смотреть старые особняки. Ты сможешь взять мой фотоаппарат и поснимать. Не успеешь и глазом моргнуть — а в одном из залов дворца культуры имени Уильяма Тревера откроется выставка твоих работ. И будь добра, открой дверь Муну-старшему, пока он не начал трезвонить на весь дом. Мне хочется тишины.

— Твоя внутренняя камера, как всегда, работает превосходно, — констатировала Эмили, направляясь в прихожую.

— Я уже говорил вам, что вы отлично устроились, Кристиан?

— Это, прежде всего, ваша заслуга, господин Мун.

— Хватит вам скромничать, я всего-то продал дом. Стаканы у вас далеко?

С этими словами Самуэль поставил на мой письменный стол бумажный пакет с логотипом одной из сетей городских супермаркетов.

— Стаканы? — переспросил я.

— Вы предпочитаете пить прямо из бутылки? — осведомился он тоном гостеприимного хозяина.

— Что у вас там?

— Коньяк, конечно же.

Художник бросил на меня удивленный взгляд а-ля «разве я стал бы приносить сюда какую-нибудь гадость?» и уселся в одно из кресел у стола. Сегодня он уже успел опрокинуть рюмку-другую, и, зная Самуэля Муна, я мог сказать точно: после ухода от меня он отправится в какой-нибудь ночной клуб или бар и с удовольствием продолжит печальный праздник своей печени.

Я подошел к бару и достал из него две коньячные рюмки. К алкоголю я был равнодушен — и потому, что он на меня не действовал, и потому, что он, на мой взгляд, имел отвратительный вкус (за исключением нескольких сортов вин, пожалуй, и парочки ликеров) — но жизнь в Европе диктовала свои правила: здесь гостям обычно предлагали выпить.

— Что празднуем? — поинтересовался я, почувствовав, что нужно прервать затянувшуюся паузу.

— Мой развод, — ответил Мун-старший, не отрываясь от изучения бумаг на моем столе. — О нет, только не извиняйтесь за бестактность, у меня от этих извинений уже зубы ноют.

— Мне очень жаль, господин Мун. Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Вы можете выпить со мной, черт бы вас побрал. Или вы думаете, что я пришел сюда потому, что мне стало скучно?

Первое время его манера общения несколько обескураживала меня, но со временем я к ней привык, и теперь относился ко всему, сказанному им, с пониманием. Под взглядом своего гостя я разлил коньяк по рюмкам и отдал ему одну из них.

— Ваше здоровье, господин Мун. Не буду советовать вам не переживать по этому поводу, но уверен: скоро все наладится.

Перспектива изображать из себя психоаналитика меня совсем не радовала, но состояние художника внушало опасения. Мы были знакомы не так давно, но одно я знал совершенно точно: он не принадлежит к числу тех мужчин, которые будут убиваться из-за оставившей их женщины. Когда в очереди у твоей постели стоит вся женская половина Треверберга, то горести и печали отходят на второй план как-то очень легко, сами собой. Алкоголь обычно действовал на него иначе, и в меланхолию он не впадал.

— Мы приняли решение разойтись, потому что поняли: так будет лучше для нас обоих, — сообщил он мне, осушив рюмку одним глотком и тут же наполнив ее по-новой.

— Понимаю, господин Мун.

— Ничего вы не понимаете! — Он поднял указательный палец. — Это Тео! Вы хоть знаете, какая это трагедия — разводиться с Тео?

Одно можно было сказать с полной уверенностью: меня ждет драма, разыгранная в театре одного актера, и третий звонок уже дан.

— У меня даже нет ее фото для того, чтобы я мог носить его в бумажнике… — продолжил тем временем художник, с горестным видом глядя в пол. — Вы знаете, ради кого она меня оставила?

— Но вы сказали…

— Мало ли что я сказал! Я тоже не знаю, ради кого. Но одно могу сказать точно: она ошиблась. Тео не может ошибаться, но на этот раз она ошиблась.

Я сделал пару глотков коньяка, и мне пришлось приложить огромное усилие для того, чтобы не поморщиться. У него был гадкий сладковато-горький вкус, а пах он и того хуже.