Дороти Иден - Говори мне о любви
Был ли это ее эгоизм? Известно, что Флоренс всегда замечала, как в ней растет эгоистичность, свойственная старым женщинам во всем мире. Но если бы она решила добровольно передать «Боннингтон» Флоренс, то, конечно, сделала бы все, что можно было ожидать от нее.
Когда наконец Флоренс увидела, что сражаться бесполезно, она решила бросить это дело и с облегчением заявила, что открывает маленькое изящное ателье мод в Найтсбридже на паях с Джеймсом Брашем. К тому же оба они были не такими юными. Меньшее помещение и меньший штат отлично устраивали их, и там, без сомнения, она использует свое чутье к моде.
– Я, – сказала Беатрис тоже с облегчением, – ответственна за Эдвина и Анну. Мы втроем останемся в Овертон Хаузе. Ты можешь быть свободной от нас, Флоренс, как ты всегда хотела.
– Очень хорошо, – ответила Флоренс, но голос ее неожиданно был подавленным, как у нервного сомневающегося ребенка, хотя она и достигла зрелого возраста. И Флоренс опустила глаза. Но затем она продолжала более решительно: – Наконец, мама, если вы настаиваете на этом прощании с «Боннингтоном», вы можете попросить Бейтса возить вашу коляску. Почему это делает Анна?
– Потому что я предпочитаю Анну. Это удовлетворительный довод?
– Мама, вы начинаете баловать этого ребенка. Беатрис улыбнулась.
– Наоборот, она балует меня. Могу сказать, что я приобрела новый жизненный опыт, и приятный.
– Не так давно она была правонарушительницей. Так что советую вам наблюдать за ней.
– Именно это я с удовольствием и делаю.
– Ох, ради Бога, мама, смягчаться в старости – это одно, а заходить слишком далеко – другое дело.
– Я знаю, дорогая. У меня была практика в этом отношении, и я потерпела большую неудачу, когда ты и Эдвин были маленькими. Вот видишь, я еще могу читать твои мысли.
Флоренс слегка покраснела.
– Но мы только в одном были против вас, что вы отослали мисс Медуэй без всяких объяснений. Мы любили ее, и она нас. Я не знаю, кто из нас чувствовал столько любви потом!
Страдание все еще было живо, думала Беатрис, упрек царапнул ее душу. Но она владела собой и ответила спокойно:
– Ты совершенно права, Флоренс. Вот почему я стала особенно заботиться об Анне.
«Даймлер», отполированный до зеркального блеска, работал безупречно. Они подкатили со стороны «Боннингтона», когда пробило три часа и Беатрис, избегая смотреть на объявление «НЕ РАБОТАЕТ В СВЯЗИ С ЗАКРЫТИЕМ МАГАЗИНА», все же заметила его сквозь забрызганное стекло. Она позволила помочь ей сесть в инвалидное кресло. Анна шепнула:
– Выше нос, бабушка! – и кресло с седоком двинулось.
Персонал выстроился в два ряда, чтобы она могла проехать между ними. Швейцар в темно-синей с золотом ливрее, главный администратор, заведующие отделами, продавец в темном пиджаке и в полосатых брюках, продавщица в аккуратном черном с белой отделкой платье. Беатрис намеревалась остановиться около своей личной территории, у кассы на подиуме, но осуществить это было очень трудно, пришлось бы подняться на ступеньки. Проклятие, проклятие, проклятие, она была узником в этом унизительном кресле!
Затем она почувствовала пальцы Анны, нежно нажавшие ей на плечи, смогла поднять голову, улыбнуться и сказать несколько слов, которых они ждали от нее: о благодарности, о том, как она их ценит, о добрых пожеланиях в будущем для них, о времени, которое тащится.
Кто-то вложил ей в руки букетик бутонов роз.
Все внезапно расплылось у нее перед глазами, и она испугалась, что не выдержит. Это было так, будто она увидела всю свою жизнь, которая сейчас прошла перед ней.
– Отвези меня домой, – шепнула она Анне. В машине она сказала в ярости:
– Я струсила!
– Нет, вы не струсили, бабушка. Вы были похожи на королеву.
– На которую? – спросила она с презрением. – На Викторию?
– Конечно, бабушка. Вы не хотели бы быть никакой другой. Ведь правда?
Королева она или нет, королева тоже человек. И личность с физическими слабостями.
Беатрис почувствовала сонливость, как только попала домой. Когда она просыпалась, оказывалось, что уже далеко за полдень, но уходящее солнце светило в саду. Не было никаких сигналов от Хокенс, которая должна была войти и нарушить ее покой, но слабо доносились звуки из музыкальной комнаты, играли на рояле.
Шопен? Нет, это была медленная, немного грустная мелодия, которую она раньше не слышала.
Она села и позвонила в колокольчик, чтобы пришла Хокенс.
– Спустите меня на первый этаж.
– Непременно, мадам. Не хотите ли позвать Анну? Она в музыкальной комнате.
– Нет, я не хочу ей мешать.
Лучше отказаться от этой любимой комнаты с ее воспоминаниями и перебраться на нижний этаж. Беатрис прилагала много усилий, чтобы подняться сюда, когда ее с трудом усаживали в передвижное кресло. Снова Флоренс думала о недозволенных расходах, но она была лишена сантиментов и не знала, что Уильям еще приходит в эту комнату, трогает ее за руку и иногда целует ее.
Однажды Беатрис разрушила прекрасную зеркальную комнату из-за мелочной ревности. Она не повторила бы этой ошибки снова.
Французские окна музыкальной комнаты были открыты на террасу, и в конце сада Эдвин трудился над цветочным бордюром.
Его голова была едва видна среди высоких золотых шаров и подсолнечников. После проведенного в саду дня он был дружелюбным и мирным, смеялся над тем, что подсвечники стоят на обеденном столе. Теперь он временами беседовал о других предметах, а не только об армии и исторических битвах. Это благодаря Анне. Она напевала нежно, чистым мелодичным голосом:
Parlez-moi d'amour,Redites-moi des choses tendres…Votre beau discours,Mon coeur n'est pas de ces mots supremes,Je vous aime…
Лились жалобные ноты, и так как девочка сидела спокойно, Беатрис рассматривала ее. Густые каштановые волосы (Уильям), бледное треугольное лицо с блестящими глазами, изысканные прекрасные запястья и лодыжки. Маленький утенок вырос. Теперь она могла удивить даже свою мать, если эта неугомонная несчастная личность, потерявшая сердце в своем «рено», увидела бы дочь.
У нее не было признаков нежной красоты своей настоящей бабушки, не станет она и блестящей красавицей, как Дези. Она навсегда останется странной чужеземкой, но будет интригующе приковывать к себе внимание. В один прекрасный день, без сомнения, молодой человек, который понимает толк в женщинах, почувствует глубокую любовь к ней. Она не будет неудачницей, Анна. Атмосфера Овертон Хауза, к счастью, оказалась благотворной для нее.
Беатрис презрительно фыркнула и сказала хриплым голосом:
– Спой эту песню еще раз, только по-английски. Я никогда не знала как следует французского.
