Вера Крыжановская - Торжище брака
Арсений Борисович тоже наблюдал за молодой хозяйкой. По ее смертельной бледности, нервно дрожащим рукам и мрачному враждебному взгляду князь заключил, что под супружеской кровлей кузена готовится разразиться ужасная гроза. Гордый и независимый характер Тамары делал вероятным предположение, что она сама разобьет и отбросит от себя то, что до сих пор было ей дорого. Но тем лучше! На развалинах прошлого, может быть, он создаст свое собственное счастье. Несомненно, Магнус совершил непоправимую ошибку, вызвав эту сцену и пригласив его, князя, присутствовать при приезде жены.
Само собой понятно, что все желали как можно скорей окончить этот мучительный завтрак, и только присутствие лакея удерживало их до конца. Наконец, было убрано последнее блюдо. Все поспешно встали из-за стола, и мужчины церемонно поблагодарили хозяйку дома, после чего князь немедленно уехал домой. Его сверкающий взор искал взгляда молодой женщины, но та стояла, опустив глаза, и только легким наклоном головы ответила на поклон Арсения.
«Вздор!.. Несмотря ни на что, ты все-таки моя! — думал Угарин. Ты сама себя выдала… А этот дурак — идеалист не задумается вернуть тебе свободу».
Проводив кузена, Магнус прошел в свой кабинет и послал лакея сказать баронессе, что он просит ее пожаловать к себе. Тамара с нетерпением ждала этого момента, чтобы дать, наконец, волю буре, бушевавшей в ее груди. Почти бегом пробежала она через коридор и вошла в кабинет, дверь которого Магнус тщательно за ней запер. Молодые супруги остались наедине.
Барон облокотился на бюро. Он был страшно бледен. Только вздувшиеся на лбу жилы выдавали его волнение и изобличали искусственность холодной решимости, отражавшейся на его изящном аристократическом лице.
— Нам необходимо объясниться, Тамара, — с напускным спокойствием сказал он.
— Да, — ответила молодая женщина, не владея больше собой. — Я требую объяснения странной встречи, которую ты мне приготовил… Что все это значит?
Магнус нахмурился, и мрачный огонек вспыхнул в его глазах.
— Это значит, что мне нужно было, наконец, знать, кого из нас двух ты предпочитаешь: меня или Арсения, сделавшегося снова свободным. С этой минуты у меня нет больше сомнений! Лестное для меня впечатление, произведенное на тебя моим выздоровлением, и сцена на террасе красноречивее всяких слов доказывают твою любовь к князю. Ну что же!.. Твоя роль сиделки кончена, и я возвращу тебе свободу… Различие религий облегчит нам развод. Через несколько дней я уеду в Петербург и начну процесс… Понятно, что вину я беру на себя.
Как будто окаменев, с широко раскрытыми глазами, Тамара выслушала эти слова. С минуту ей казалось, что она упадет, но страшная гордость и негодование поддержали ее силы.
— По какому праву ты позволяешь себе все эти оскорбления и позорные обвинения? — вскричала она, задыхаясь, вне себя от гнева. — По какому праву хочешь ты бросить бесчестье в лицо женщины, от которой желаешь избавиться? Что скажет свет о разводе на другой день после выздоровления мужа?.. Ты говоришь, что примешь вину на себя? Вероятно, ты насмехаешься надо мной, разыгрывая такое великодушие, так как я ни в чем не виновата. Только ты жестоко ошибаешься; я не позволю забросать грязью мою честь!.. Я не допущу, чтобы меня выбрасывали за дверь, как негодную вещь!.. Я требую, слышишь ли, требую…
Тамара сделала шаг к нему.
— …чтобы еще год мы жили вместе, по крайней мере, для глаз общества. Следующей весной ты будешь свободен ехать, куда тебе угодно. Я это говорю не с целью стеснить твою свободу: развлекайся как угодно и старайся наверстать потерянное время. С этой минуты я не могу больше быть твоей женой!.. Знай, что я никогда не выйду замуж за князя Угарина… Твое же поведение относительно меня непростительно!
Голос ее оборвался. Слезы душили ее, и, дрожа всем телом, она облокотилась на кресло. Магнус покраснел; со странным выражением смотрел он на взволнованное лицо молодой женщины.
— Успокойся, Тамара, — сказал он, подходя к ней и сжимая ее руки. — Я далек от мысли оскорблять тебя. Я желаю только твоего счастья, хотя, может быть, в минуты раздражения и вел себя неправильно. Ты любишь Арсения, хотя и отрицаешь это. Во мне же ты любила только больного паралитика.
Страшная горечь звучала в его голосе.
Тамара с силой вырвала у него свои руки.
— Доказательства! Доказательства! — вскричала она, дрожа всем телом. — Ты не можешь ничего доказать из того, что говорил сейчас, так как я ни в чем не изменила своему долгу. Я всегда была безупречно верна тебе!.. Ни один мужчина не видел от меня вызывающего взгляда или ободряющего слова… Но тебе просто хотелось унизить меня перед князем. Человек, который действительно любит и приносит в жертву свою любовь, никогда не делает этого публично. Он доверяет чести женщины и может заподозрить ее, самое большее, в сердечной слабости, но никак не в неверности.
— Ты совершенно ложно истолковываешь мои намерения, Тамара! Я никогда не подозревал тебя в неверности, но знал твою страшную гордость, знал, что ты скорее умрешь, чем признаешься в любви к другому. Чтобы узнать истину, я должен был поразить тебя неожиданностью.
— Ты хотел узнать… а позволь тебя спросить, по какому праву? Мои тайные мысли принадлежат исключительно мне, и никто не имеет права рыться в моей душе. А ты — ты обращаешься со мной, как с развратной женщиной, с которой надо сорвать маску. О, конечно, я заслужила такое оскорбление, потому что верила в тебя, потому что смотрела на тебя как самого честного и благородного человека! Я ехала к тебе, твердо решив остаться верной и преданной женой… Но все напрасно! Ты достойный продукт того общества, которое воспитало тебя и среди которого ты жил, пока не случилось несчастье. Выздоровев, ты сделался неспособным понимать даже честность! Неужели ты думаешь, что, если бы я хотела изменить тебе, я стала бы дожидаться твоего выздоровления?
Магнус глубоко вздохнул и опустил голову. Он понял, что в данный момент Тамара ослеплена гневом и ему нечего рассчитывать на ее прежнюю снисходительность.
— Оставим этот разговор, и пусть все будет по-твоему. Пока, в глазах общества, мы останемся в прежних отношениях, а будущей весной решим, как нам дальше поступить. Но, — прибавил он серьезно, — позволь мне заметить тебе, Тамара, что твоя чрезмерная гордость — гордость, из которой ты сделала себе кумира, — всегда будет мешать твоему счастью, так как ты приносишь ей в жертву все другие чувства. Из гордости ты отрицаешь свою любовь к Арсению, который, очень может быть, сделается даже ненавистным тебе, так как был свидетелем твоей слабости. Если бы ты меня любила, ты поняла бы меня и не сочла за оскорбление желание дать тебе свободу. Пока ты не принесешь свою гордость в жертву истинной любви, способной все перенести и простить, ты никогда не будешь счастлива!..
