Сюзанна Кирсли - Забытая история любви

— Да, да, в этом смысле ты права. За все время якобитских восстаний именно в 1708 году оно только и могло закончиться успехом. Но им в любом случае пришлось бы встретиться с английским флотом. Нельзя, знаешь ли, отправить из Дюнкерка двадцать с лишним кораблей и рассчитывать, что англичане не узнают об этом. Но ты права, им все же удалось сделать это более-менее неожиданно, и на суше они вообще не встретили бы сопротивления. Если на то пошло, они едва не стали причиной краха английского банка — такая началась паника, когда пошел слух о возвращении короля Якова. Еще бы один день, и королеве Анне, возможно, пришлось бы заключить мир и назвать своего брата преемником, чтобы сохранить собственное положение. Но я говорил не об этом. Я имел в виду не зависящие от них причины. Во-первых, — сказал он, — молодой король перед самым отъездом из Дюнкерка заболел корью. Это немного охладило их пыл. Во-вторых, они попали в шторм, сбились с курса и подошли к берегу в нескольких милях от намеченной точки, после чего им пришлось разворачиваться и возвращаться. В итоге они потеряли день. Когда наконец оказались у Ферта, они не вошли в устье, а бросили якоря, чтобы переждать ночь, тем самым позволив англичанам себя догнать. История, — философски заметил Грэм, — это набор сплошных «что, если бы…». Что, если бы французский капитан не сбился с курса? Он достиг Ферта на день раньше, намного раньше английских кораблей. Что, если бы тот корабль, который первым добрался до Ферта… Забыл название…

— «Протей».

— Да, «Протей». Хорошая у тебя память! Что, если бы этот корабль не добрался туда раньше всех? Все шотландские лоцманы поднялись на него, из-за чего, когда позже появился королевский корабль, его некому было вести. Если бы все лоцманы не собрались на «Протее», французский капитан мог бы рискнуть углубиться в Ферт вместе с приливом, а не встал бы на якорь в море, и тогда он бы высадил короля и войско у Эдинбурга еще до прихода английских кораблей. Но учти, — прибавил Грэм, — я не уверен, что ситуация с лоцманами могла изменить общий исход дела.

— Это почему?

— Я не уверен, что французский капитан не делал то, что ему было приказано.

Я поняла, к чему он клонит.

— Ты хочешь сказать, что их поражение было спланировано?

— Я бы не удивился, если бы оказалось, что да. Якобиты давно пытались уговорить герцога Бервика возглавить вторжение, но французский король решил иначе. Сам Бервик потом негодовал по этому поводу, писал гневные воспоминания, говорил, что благополучно высадил бы Якова в нужном месте, и у меня нет оснований сомневаться в этом. Не все считали, что французские корабли сбились с пути случайно. Твой полковник Хук однажды рассказывал, что в ту ночь ему не спалось, он вышел на палубу и заметил, что они проплывают мимо Краден Бэя, то есть гораздо севернее, чем полагалось. Он тут же бросился к капитану. Тот сделал вид, что несказанно удивился, и заверил его, что сейчас изменит курс. Однако позже Хук увидел, что они снова движутся на север. Тогда он спросил рулевого, но в ответ услышал, что так было приказано, и после этого Хук пошел к королю и сказал, что их предали.

— Что-то я не припомню, чтобы такое читала.

— По-моему, это у Олифанта упоминается. В его «Якобитских лэрдах Гаска». Я проверю.

Немного мне приходилось читать о Хуке, но и свидетельств о его жизни осталось очень мало. Его записей почти не сохранилось. После провала обе стороны принялись прятать концы, да так, что куда там Уотергейту. Большая часть бумаг Хука была конфискована. Сохранились лишь два небольших дневника. Все, что он мог видеть и знать кроме этого, для истории потеряно.

Надо полагать, взгляд мой начал терять концентрацию, потому что Грэм улыбнулся, встал и потянулся за моей пустой чашкой из-под кофе.

— Сделаю еще. Ты, похоже, еще не вся в работе.

Я встрепенулась.

— Нет, извини. Я не собираюсь работать, если ты хочешь чего-то другого. — Увидев, как пополз вверх уголок его рта, я поспешила прибавить: — Я имею в виду, что…

— Я знаю, что ты имеешь в виду. — Глаза его потеплели. — Пиши свою книгу. Не волнуйся. Мне нужно проверить еще двадцать работ, и я никогда не закончу, если мы продолжим разговор о вторжении. Кроме того, это всего лишь разговор. Просто мои предположения. Я не знаю наверняка, почему оно не удалось, почему французы принимали именно такие решения. И никто не знает, — заметил он. — Довольно трудно судить о том, что движет людьми, живущими даже в наше время, что уж тут говорить о тех, кто умер триста лет назад. Они ведь все равно не вернутся и не расскажут нам, правда ведь?

Отдав чашку, я поблагодарила его, повернулась к компьютеру, потрепала болтающиеся уши спаниеля, радуясь тому, что вопрос этот был риторическим и от меня не ждали ответа.

XVIII

Лейтская гавань походила на муравейник из-за скопления больших кораблей и суденышек поменьше. Некоторые стояли на якоре, другие сновали между ними с разной скоростью и в разных направлениях, из-за чего лодочнику, сидевшему перед Софией, приходилось тщательно выбирать курс и беспрестанно лавировать. В этих водных воротах в Эдинбург всегда кипела жизнь, но сегодня движение было таким плотным, что, казалось, можно было прогуляться над глубокими зелеными водами, перешагивая с лодки на лодку, на потеху тем, кто перекрикивался с бортов проплывающих судов оживленными хмельными голосами.

София опустила капюшон еще ниже и попыталась заставить себя не смотреть за спину лодочника на стоявший на якоре неподалеку французский корабль. Его изувеченный корпус зиял следами сражения, с поломанных мачт свисали обрывки снастей. Она рассмотрела его еще с берега, и от его вида у нее сердце кровью облилось, но здесь, ближе, видеть опаленные неровные края пробоин, оставленных орудийными ядрами, понимать, какая судьба постигла тех, кто стоял там, где теперь темнели дыры, было еще ужаснее.

Но на том корабле, к которому они приближались, повреждений она не увидела. Он медленно покачивался на волнах, как большая кошка, в честь которой он был назван. «Леопард», казалось, озирал гавань, как сытый после недавней охоты дикий леопард может самодовольно посматривать из безопасного места на проходящую мимо добычу помельче. Но в тени, которая упала на Софию, чувствовалось что-то хищное, корпуса двух кораблей поскрипывали предостерегающе. Лодочник схватился за веревочную лестницу и окликнул стоявшего на палубе матроса.

— К вашему капитану леди, — крикнул он с ухмылкой, говорившей о том, что у него не было сомнений относительно того, за какой надобностью она сюда явилась.

Она и не собиралась переубеждать его, ибо настолько сосредоточилась на своей цели, что ей было совершенно безразлично, что думают другие. Она поднялась на поскрипывающую палубу и безропотно выдержала масленый взгляд, которым окинул ее матрос, лишь напомнила ему, что ее ждет капитан.