София Каспари - Лагуна фламинго
— Что же тут удивительного? — вот уже в который раз вмешалась Марлена, раздраженно качая головой. Они с Джоном сидели на веранде. — Ты и твои друзья… Вы считаете простой рабочий люд толпой суеверных дураков, покорных судьбе и потому не заслуживающих вашей помощи.
— Но они и правда суеверные дураки, дорогая моя Марлена. Или ты можешь доказать мне обратное? Я вижу, что каждый день ты ведешь с ними долгие разговоры. Должно быть, это очень утомительно.
Встав, Марлена ушла и вскоре вернулась вместе с высоким худощавым мужчиной с обветрившейся кожей.
— Это Паулино, — сказала она.
«Ох, — подумал Джон. — Какой-то умный работяга, который должен доказать мне мою неправоту. Но ему меня не переубедить». Он вздохнул.
— Присаживайтесь, Паулино. — Джону не хотелось и дальше ссориться с Марленой. — Выпьете чего-нибудь?
Несколько дней спустя Джон, наблюдая за жизнью в Ла-Дульче, заметил, что все больше забывает о событиях в Буэнос-Айресе. Паулино словно открыл ему глаза. Разговаривать с мужем Аполлонии оказалось очень интересно. Джон попытался вспомнить своих друзей, в основном исповедовавших анархизм. То были иммигранты из Италии и Испании, тосковавшие по золотому веку, когда человек был един с природой. А его товарищи-социалисты? Марлена была права. Их тоже не заботила судьба крестьян. Иногда они высказывались в защиту угнетенного местного населения, работавшего на плантациях сахарного тростника в Тукумане и выращивавшего мате в провинции Мисьонес, но в целом социалисты относились к крестьянам с презрением. Разве это было справедливо?
— Тут ты можешь чего-то добиться, — сказала Марлена после его разговора с Паулино. — Мужчинам и женщинам хорошо живется в Ла-Дульче, но посмотри, что творится в соседних имениях. Людям приходится работать дни напролет. Они спят в сараях, кишащих насекомыми, с трудом зарабатывают себе на хлеб. Если они болеют, то не могут обратиться к врачу, а еще им приходится мириться с ростовщическими ценами на все необходимое, поскольку в округе только один магазин.
Иногда Джон думал о том, почему так трудно организовать этих людей.
Он повернулся к Паулино — тот по просьбе Джона заглянул на чашку чая, чтобы рассказать о жизни простых работников имения.
— Почему вы не сплотитесь в борьбе?
— Ох, у нас каждый себе на уме, нам не до совместных действий, — ухмыльнулся усач.
— Так было всегда?
Паулино задумался.
— В последнее время многое изменилось. Когда-то наши отцы и деды были свободны, как ветер, и могли перемещаться по этим землям, как им вздумается. И никто им ничего не говорил. Теперь же везде появились заграждения. Все кому-то принадлежит. — Паулино покачал головой. — Какое-то время нельзя было путешествовать без подорожных. Если кого-то задерживали без документов, его могли отправить в тюрьму или на войну. Когда я был молодым, многие мои друзья предпочитали уходить в земли индейцев, лишь бы не идти в армию. Попадешь на военную службу — и кто знает, что тебя ожидает.
— Но потом подорожные для поездок внутри страны отменили, верно? — спросила Марлена, присоединяясь к ним.
— Да. — Паулино покачал головой. — Но это только развязало чиновникам руки. Вы представляете себе, сколько власти у судей? Они устраивают выборы, обеспечивая победу своему кандидату, и при этом не гнушаются подкупа, обмана и применения силы. Того, кто отказывается голосовать за их кандидата, могут арестовать или просто заставить голосовать. Я с таким не раз сталкивался. Итак, избирают только ставленников судей. Madre de Dios, тут многое должно измениться.
Сзади послышался звонкий смех. Бланка и Пако, обнявшись, вышли на веранду, но тут же смущенно отстранились друг от друга, увидев компанию.
— Все не так, как кажется, — решительно заявил Пако. — Мы скоро поженимся, да, Бланка?
— Ну конечно. — Девушка рассмеялась.
Глава 7
Эдуард не колеблясь занялся организацией помолвки для своей племянницы. Отовсюду, даже из Буэнос-Айреса, приехали гости. Стоял чудесный осенний день, и Аннелия вместе с Аполлонией и Инесс убрали двор. В кухне готовили немецкие, аргентинские и итальянские блюда. Приехали Мария и Фабио. Мальчик к этому времени проводил в кондитерской столько же времени, сколько и его мать. Ленхен сшила для Бланки чудесное платье из золотисто-коричневого шелка. Крой подчеркивал ее фигуру: приталенная юбка расширялась книзу и дополнялась шлейфом. Виктория так волновалась, что едва сдерживалась. Ей хотелось обнять Анну и разрыдаться.
— Мой Пако, мой маленький!
Марлена заметила, как юноша нахмурился, услышав слова матери.
Служанка забрала Аврору и Хоакина, и Марлена как раз разговорилась со своей матерью, когда к ним подошел Джон. Они с Анной холодно кивнули друг другу.
«Мама все ждет, что мы поженимся, — подумала Марлена. — Я и сама была бы не против, но…»
Она вспомнила, что Джон сказал Дженни по поводу брака в тот день, когда они впервые встретились.
— Вы не вините меня за мое решение, Джон? — Голос матери отвлек девушку от раздумий.
Марлена заметила, как Джон едва заметно поднял правую руку.
— Конечно нет.
— Мне кажется, пришло вам время перейти на «ты», — предложила Марлена.
Джон и Анна пожали плечами и отвели глаза. Марлена поморщилась. Они оба упрямцы и такими и останутся.
Спустя какое-то время она прошлась с Джоном по залу, полному гостей. Вокруг царила радостная суета. Буфет ломился от яств. Изящно одетые гости и слуги в простых рубашках, штанах или юбках стояли плечом к плечу. Среди тех, кто приехал из Буэнос-Айреса, был и Лоренс Шмидт, его жена Мейзи и их сын Лионел-Николас.
Марлена знала, что в свое время Лоренс приложил много усилий, чтобы вызволить ее и Эстеллу из рук похитителей. Его жена была очень красива. Слухи об этом уже доходили до Марлены, и они не были преувеличены. Вокруг девушки собралась толпа восторженных воздыхателей.
Мейзи происходила из очень влиятельной семьи. Она была представительницей образованной, прогрессивной и гордой элиты, правившей Аргентиной в эти дни. Присутствие этой женщины придавало празднику особую торжественность. Касберты, как и все в их окружении, боролись за благополучие своей страны и старались уменьшить влияние Церкви на экономику и политику. Они занимали проевропейские позиции, опираясь на британский капитал в торговле и пропагандируя культуру Франции. Будь их воля, они превратили бы Буэнос-Айрес в южноамериканский Париж, более того, сделали бы Аргентину влиятельным государством в западной геополитической картине мира.
