Лаура Кинсейл - Летящая на пламя
Жизнь и смерть слились для Шеридана в единое целое. Он был уже, по существу, мертв многие годы, так почему же он медлил, цепляясь за жизнь? Шеридан сам не мог этого попять. Но способность выжить в любой ситуации он всегда считал своим единственным истинным талантом.
Глава 21
Олимпия уже давно не видела Шеридана. Она прогуливалась по палубе, наблюдая за работой матросов, или просто смотрела на морские волны. В душе у нее нарастало беспокойство, но она пыталась взять себя в руки. Ведь это игра, и Олимпия не хотела проигрывать. На этот раз она не уступит первой.
Мало-помалу Олимпия запуталась в своих мыслях и чувствах и перестала себя понимать. С одной стороны, ей хотелось броситься в каюту Шеридана, а с другой — она представляла себе, как он сам придет к ней, раскаиваясь в содеянном, и примется умолять ее выйти за него замуж. В конце концов Олимпия начала сильно сомневаться в чистоте своих тайных помыслов. Вместо того чтобы стремиться к высокой цели и с помощью капитана Фицхью попытаться добраться до Рима, а затем до Ориенса, она в душе питала низменные надежды заставить Шеридана безумно ревновать ее.
Теперь Ориенс и его проблемы казались такими далекими, а тоска по Шеридану такой гнетущей, что Олимпия была совершенно сбита с толку и не понимала, чего же на самом деле хочет.
Она часто стояла у полированных поручней борта на носовой части корабля и следила за тем, как судно рассекало зеленые волны, увенчанные белыми пенистыми гребнями. Олимпия предпочитала дышать свежим воздухом именно здесь, а не на корме, где располагалась капитанская каюта. По этому поводу капитан Фицхью уже не раз выказывал ей свое недовольство. Френсис все больше входил в роль жениха, становясь требовательным к ней и придирчивым.
Когда Олимпия пыталась представить супружескую жизнь с ним, она чувствовала глубокое беспокойство. Более того, ей становилось не по себе, но она дала слово, и теперь все зависело от решения самого Фицхью, который, по ее замыслу, должен был узнать всю правду об Олимпии из ее уст в день их приезда в Рим.
— Простите, мэм, — раздался рядом звонкий голос. Олимпия повернулась и увидела одного из гардемаринов, совсем еще мальчика, которому было от силы тринадцать лет. Он был одет в синий парусиновый костюм, отделанный золотым галуном, его щеки раскраснелись от бьющего в лицо ветра. У Олимпии всегда вызывало удивление то, что такие, в сущности, дети, как этот мальчик, оторваны от дома и служат на флоте, словно взрослые мужчины. Этому мальчугану, по мнению Олимпии, следовало бы жить сейчас вместе со своей матерью и ходить в школу, а не направляться на военном судне к чужим далеким берегам для того, чтобы подавлять там восстание рабов.
Олимпия тепло улыбнулась гардемарину и, прочитав имя, вышитое на его воротничке, поздоровалась.
— Доброе утро, мистер Стивенсон.
— Я очень надеюсь, мэм, что вы простите меня за дерзость, — скороговоркой сказал он, — но я… то есть не только я, но и многие другие… мы хотим узнать, стало ли сэру Шеридану лучше?
Олимпия с удивлением взглянула на него.
— Простите… но я не совсем вас понимаю.
Мальчик, не зная, куда спрятать руки от смущения, сцепил их за спиной.
— Но мы заметили, мэм, что он совсем перестал выходить на палубу… То есть с тех самых пор как… — Он закусил губу. — Кроме того, мы слышали, что он не появляется даже за столом, и вот мы очень обеспокоены, вы же понимаете… После всего, что мы видели, мэм… Олимпия нахмурилась.
— Я знаю, что это ваша тайна и о ней никому нельзя говорить, — снова заговорил он! — Вам не следует беспокоиться, что я, или Баркер, или мистер Джексон, или матросы, обслуживающие пушки, проболтаемся, а кроме нас, этого больше никто не видел.
— Так что же вы видели?
— Ну… — Гардемарин начал переминаться с ноги на ногу. — Один из его… припадков… вы же знаете. Когда сэр Шеридан воображает себя кем-то другим и готовится к бою. Он пристал к Баркеру и начал называть его мистером Райтом, а затем просто взбесился, когда мы не выполнили его команду «Свистать всех наверх!». Сначала я очень испугался, мэм, но мистер Джексон растолковал мне, что происходит. И вот мы… мы очень надеемся, что сэр Шеридан поправляется. Мистер Джексон рассказал мне обо всех подвигах капитана Дрейка, и я хочу сказать, мэм… — Мальчик замялся. — Я не думаю, что он вспомнит меня, но я буду обязан вам, если вы передадите ему, как я себя ругаю за то, что подумал, будто он сошел с ума. Я так сожалею об этом! От всего сердца надеюсь, что сэру Шеридану уже намного лучше. Вы передадите ему мои слова, мэм?
Судорожно вцепившись пальцами в перила, Олимпия молча смотрела на светловолосого мальчика, стоящего перед ней.
— Он называл меня Харландом, мэм, — сказал он, немного помолчав. — Вы, случайно, не знаете, кто это такой?
— Нет, — тихо ответила Олимпия. — К сожалению, не знаю.
— Я просто думал… может быть, вы знаете… и что, может быть, этот человек совершил что-нибудь выдающееся.
Олимпия заставила себя улыбнуться.
— Наверное, так оно и есть, — сказала она. Стивенсон опустил голову.
— Так вы передадите ему, мэм, что я вам сказал?
— Передам. Конечно, передам. Я пойду к нему прямо сейчас и передам все, что вы сказали.
Напротив двери, ведущей в каюту Шеридана, сидел на корточках Мустафа. Олимпия отпустила матроса, провожавшего ее вниз по трапу, и гневно взглянула на слугу.
— Почему ты не сказал мне, что сэр Шеридан болен? — возмущенно спросила она, проходя к двери.
Мустафа встал и преградил ей путь, глядя на Олимпию своими карими глазами.
— Он не хочет тебя видеть, Эмирийити.
— Нет, он хочет, — надменно заявила она тоном, не терпящим возражений, — открой дверь.
Мустафа задумчиво смотрел на нее. Его худощавое лицо, казалось, еще больше похудело и вытянулось от забот и тревоги. Но Олимпия упорно не отводила взгляда, и Мустафа наконец пожал плечами и отступил в сторону. Олимпия толкнула дверь, открывавшуюся внутрь.
На мгновение ей показалось, что она ошиблась каютой. Человек, находившийся здесь, не был похож на Шеридана. Это был обросший густой черной щетиной незнакомец неопрятного вида в измятой одежде. Он валялся на койке и безучастно смотрел на бутылку бренди, которую держал в руках.
Олимпия тихо ахнула. Шеридан посмотрел на нее, а затем снова отвернулся. Сердце Олимпии замерло. Он дотронулся кончиками пальцев до своих век и тяжело вздохнул. Его рука заметно дрожала.
— Шеридан, — сказала Олимпия, — ради Бога, что случилось?
— Ничего, — ответил он после небольшой паузы.
— Ты болен. — Олимпия двинулась к нему, намереваясь пощупать его лоб.
