Шеннон Дрейк - Тристан и Женевьева (Среди роз)
– Женевьева, поверь мне, я слишком хорошо тебя знаю и пытаюсь узнать еще лучше. Ты для меня словно книга, и какие бы прекрасные слова в ней были бы написаны изящными, причудливыми буквами, я жадно вчитываюсь в каждое предложение и пытаюсь постичь смысл написанного. Я пытаюсь найти твое сердце и твою душу, которые должны лежать где-то между страниц с золотыми буквами, и я никогда, не устану читать тебя, любовь моя, никогда не захлопну бархатный переплет этой редкостной книги.
Его длинные пальцы скользнули под лиф ее платья и начали потихоньку стягивать его к бедрам, она ощущала его ладони, которые опускались все ниже и ниже, и в ее ушах зазвучала волшебная неземная музыка.
– Ты мечтаешь, любимая? Можно ли мне узнать, о чем?
Тристан чуть отстранился от нее, изучая, как какое-нибудь произведение искусства. Женевьева удивленно смотрела на него, сквозь полуопущенные ресницы.
– Шелк и бархат, любовь моя, и мрамор, и благоухание лепестков розы… Ты удивлена, разве я говорю что-то непристойное? И еще – золото, настоящее чистое золото превосходной работы! Все это настолько завораживает, миледи, что любой мужчина захочет прочитать тебя, помимо своей воли, он просто не сможет удержаться. Поэтому, я говорю тебе любимая, что ни я, ни кто-либо другой, не сможет заполнить твои мечты так, как я пытаюсь заполнить твою жизнь. Мне нравится и обложка и содержание, и каждое слово в тебе, часть из них записана не без моей помощи…
Он замолчал, но его руки не останавливались ни на мгновение. Они нежно касались то ее груди, то ее живота, заставляли ее выгибаться, и невозможно было оставаться равнодушной к этим нежным и ласковым прикосновениям. Она подняла на него глаза, и задыхаясь, прошептала:
– Ты и в самом деле сумасшедший…
– Да, ты говоришь, что я сумасшедший! Господи, как было бы хорошо если бы это было так! Я безумен от желания обладать тобой, безумен от желания углубиться в эту замечательную книгу, чтобы понять ее до конца.
– Тристан!
Она пыталась встать, но он обхватил ее руками и повалил на себя, его ноги стиснули ее бедра. Он поцеловал ее долгим и нежным поцелуем, и, когда, наконец, оторвался, она сдалась, сдалась без слов, и ее руки начали блуждать по его телу, стремясь познать его, так же хорошо, как он познал ее.
Она хотела познать этого мужчину, который пробуждал в ней такую страсть, который пришел к ней, чтобы заменить собой самые тайные ее мечты. Женевьева почувствовала, как он целует ее плечи, переворачивает на живот и блуждает губами по ее спине, опускаясь все ниже и ниже к ее ягодицам и бедрам. Он снова шутил и поддразнивал ее, говоря, что нашел для себя самые интересные страницы, где записаны самые страстные и чувственные слова. Она смеялась, смеялась до тех пор, пока ей доставало воздуха, потом крепко прижалась к нему и спросила себя, хочет ли она, чтобы они вместе написали новую страницу в этой книге, и не смогла обмануть себя, если бы ответила отрицательно.
Ее смех перешел в стоны и всхлипывания, когда он вошел в нее, держа ее руками за бедра и нежно поглаживая пальцами по ягодицам и внизу живота, там, где находился их ребенок. Он обнимал ее и нашептывал что-то нежное и ласковое, и она отвечала ему. Ее переполняли фантастические чувства и ощущения, она желала его, стремилась к нему. Он был нужен ей, как воздух, которого не хватало.
Женевьева не спала, она лежала и думала о том, что будет в самом деле очень несчастна, если он когда-нибудь не захочет зажечь в ней желание, пробудить в ней женщину, и не даст ей почувствовать ритм своих движений и… не рассмешит ее.
Наступило утро. Женевьева проснулась от солнечного света, бившего в окно и, услышав шум в зале, поняла, что гости уже встали.
Она вскочила, сбросив одеяла, но поймала на себе взгляд Тристана.
Он смотрел сквозь прядь ее золотистых волос, лежавшую у него на лице. Смутившись, Женевьева, попыталась закутаться в покрывало и встать, но он обхватил ее руками, как только она попыталась это сделать.
– Тристан, не… – попыталась она воспротивиться. Но он уже был на ней. Она пыталась сказать о том, что слышала голоса в зале, что их гости уже, должно быть, на ногах и могут прийти, что им нужно одеться. Но Тристан отрицательно покачал головой:
– Я же сказал, что должен взять тебя, хотя бы из-за того парня.
– Господи, из-за того парня! – возмутилась она, но Тристан улыбнулся и прошептал:
– Есть некоторые приметы, которые говорят о том, что с женщиной недавно спали, я не хочу, чтобы он пропустил их!
– Тристан…
А, когда она, наконец, встала, умылась и оделась, приготовившись сойти вниз, ей вдруг страстно захотелось ударить его ногой в самое больное место, потому что его слова все еще звучали в ее ушах. Поэтому она постоянно краснела и думала о том, заметят ли это другие, а ее румянец служил доказательством слов Тристана. Она это понимала, но не могла справиться с собой, и постоянно заливалась краской.
– Да, как алая роза, – прошептал Тристан, когда они спустились в зал. Она не удержалась, ударила его, но, конечно же, безрезультатно. – Прекрасная роза, – предупреждающе произнес он, – у нее есть шипы, но она от этого не становится бледнее.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Если бы не Гай, Женевьева непременно радовалась бы присутствию гостей.
Приближалось Рождество, снег укрыл землю мягким белым покрывалом, и даже несмотря на несколько мрачноватую обстановку, поводов для веселья было предостаточно. Ежевечерне Грисвальд устраивал ужины, один лучше другого, настоящие пиры. К дверям приходили мимы и менестрели, музыканты играли в Большом зале.
Лорд Гиффорд и остальные королевские посланцы собирались остаться в замке до Рождества. Женевьева не знала, какие разговоры велись между этим необычным гостем и Тристаном, но до нее начали доходить слухи, что де ла Тера просят явиться ко Двору. Она не знала ни для чего, ни когда он должен это сделать. Но пока люди короля были в Эденби, она не осмеливалась уточнять, ибо на ее вопросы он либо вовсе не отвечал, либо хмурился и холодно давал понять, что это не ее ума дело.
Им редко удавалось остаться наедине, только ночью в спальне, а ночи были такими, что уже ничего больше не имело для нее значения.
Ей нравилось наблюдать за Тристаном и Джоном, когда они разговаривали с Томасом Тайдуэллом. Они часто вспоминали былые дни и становились словно моложе, когда рассказывали о сумасбродствах и выходках кого-либо из друзей. Как правило, такие рассказы сопровождались громким веселым смехом.
И вот наступил сочельник. Двери раскрылись для торговцев, крестьян, йоменов, ремесленников, их жен и дочерей. В память о деяниях Христовых, Тристан вместе с дворовыми людьми омывал ноги немощных, бедных и обездоленных, и раздавал им медные монеты. По окончании этого ритуала отец Томас и отец Лэнг дали свое благословение, как бедным так и богатым, и сразу же после этого начинались танцы. Тесс, босоногая и разгоряченная, лихо отплясывала вместе с Тристаном, и когда он выпустил ее, она тут же была увлечена дерзким низкорослым Тибальдом. Гай уже было собрался пригласить Женевьеву, но ту во время выручил лорд Гиффорд, и она пошла танцевать с ним прежде, чем Тристан что-либо заметил. Женевьева была благодарна сэру Гиффорду за то, что тот избавил ее от страстных и крепких объятий сэра Гая.
