Ани Сетон - Очаг и орел
— Теперь мне здесь нравится, — прервала его Эспер.
Она посмотрела на малыша, спавшего в старой люльке, перевела взгляд на стул с тростниковым сиденьем, где недавно сидел ее отец. Здесь она больше чувствовала себя дома, чем в том огромном и великолепном особняке на Плезент-стрит. Там она всегда ощущала давящее и гнетущее воздействие больших объемов, заполненных пустотой. Просто она никогда не находила в себе мужества сказать об этом Эймосу.
Посмотрев на мужа, она заметила, что убитое выражение его лица сменилось выражением мрачной покорности. Она поняла, что для Эймоса этот дом с вкрапленным в него богатством многих поколений рода Ханивудов никогда не станет настоящим домом. Следующие слова ее мужа доказали это:
— Ты можешь продать его, — вздохнув, сказал Эймос. — Если, конечно, уговоришь мать. Только кто его купит? Кому он нужен? Да и месторасположение у него неудачное.
— Я не хочу продавать, — спокойно возразила Эспер, уже начиная сердиться. — Нам нужен дом. Теперь шум моря меня не беспокоит. Он мне даже нравится. И… — она не договорила, пытаясь подыскать слово, которое лучше всего описывало бы то состояние облегчения, в которое она погружалась, слушая этот ритмичный шум, напоминавший о вечности, не имеющей никакого отношения к убогим человеческим страстям. — И я себя чувствую комфортно, когда слышу море, — наконец договорила она.
Эймос посмотрел в окно.
— Комфортно? Никак не думал… — он со свистом втянул в себя воздух и, отыскав ее руку, крепко сжал.
— О, Хэсси… Ты очень хорошая жена. Я не говорил тебе… ты ведь спасла мне жизнь той ночью.
Голос изменил ему, и Эймос запнулся. За искренней благодарностью в нем таилось жгучее унижение. Он обещал, клялся хранить и беречь свою жену. А на деле произошло обратное. Это она, хрупкая и нежная, носящая к тому же его ребенка, вытащила его оттуда… Его, сильного мужчину. Вытащила, словно слепого котенка…
Эспер смотрела на мужа, сидевшего перед ней с поникшей головой, и чувствовала, как подрагивает его рука. И она поняла. Подавшись вперед, она прижалась своей щекой к его плечу.
— Я люблю тебя, Эймос, — тихо и робко проговорила Эспер.
Он вновь повернул к ней свое лицо и крепко обнял.
Они лежали, обнявшись. Молча. За окошком над морем сгущались сумерки, медленно подступала ночь, и посвежевший ветер разбивал волны о прибрежную гальку.
Они очнулись от громкого крика. Впервые за последнее время задремавший и немного успокоившийся Эймос вскочил и испуганно спросил:
— Что случилось?!
— Это наш малыш, — смеясь, проговорила Эспер. — Он снова проголодался. Зажги свечу, дорогой.
Эймос поднялся с постели и исполнил ее просьбу. Он поднес старый оловянный подсвечник к люльке и внимательно осмотрел сына.
— Хорошо кричит. Дыхалка будет что надо! — он поставил подсвечник на туалетный столик, подхватил на руки шевелящегося в своих пеленках младенца и передал его матери.
— Как мы его «назовем, Хэсси? Тебе хотелось бы назвать его Роджером, в честь Роджера Ханивуда, не так ли?
Да, поначалу она была уверена, что назовет малыша в честь своего отца. Сьюзэн и миссис Пич предлагали то же самое. Но тогда все было по-другому. Тогда Эймос еще не рассказал ей всей правды. Тогда она еще не осознавала всей глубины страданий, испытываемых им. Тогда она еще не знала, насколько сильно задета его гордость и чувство самоуважения.
— Нет, — улыбаясь, сказала Эспер. — Папино имя этому молодому человеку совсем не пойдет. Не могу себе представить, что он будет писать стихи.
— Я тоже не могу представить, — впервые улыбнувшись, заметил Эймос. — Тогда как же?
Она недолго думала. Генри был назван в честь Эймоса. Эймос Генри Портермэн.
— Мы назовем его Уолтером, в честь твоего отца. Ну как?
— Вполне, — ответил Эймос.
Он стоял, глядя на них сверху вниз. Склоненная голова, причудливо освещенная светом свечи. Нежная улыбка на губах.
Она смотрела на своего ребенка. Изящная линия белой, с чуть просвечивающими венами груди, из которой малыш всасывал в себя молоко, силу, безопасность Эймос сильно покраснел и, нагнувшись, поцеловал белевшую полоску пробора между свободно падавшими на плечи золотисто-каштановыми волосами жены.
— Я заработаю для вас деньги, Хэсси. Я добьюсь своего. Мы выберемся отсюда и начнем все сначала в другом месте. На Западе, может быть. Я буду заботиться о тебе так, как никогда до этого не заботился. О тебе, о Генри, о маленьком Уолте. Вот увидишь.
Эспер отвела взгляд от ребенка, и нежность, которая была в ее глазах, не исчезла, когда она подняла их на мужа.
— Я знаю это, милый, — просто сказала она.
Но в ее ушах, заглушая голос человеческой любви, звучал ритмичный грохот разбивающейся о берег волны.
Глава восемнадцатая
Двадцатого сентября 1909 года Эспер избавилась от последнего своего летнего постояльца и повесила на окно гостиной табличку «Сезон закрыт». Затем она прошла через бар, — который служил постояльцам столовой, — в старую кухню и стала там ждать Карлу. Эспер все еще по привычке называла эту комнату кухней, хотя Элеонора сделала из нее еще одну жилую комнату, а новая маленькая кухня была в задней части дома, где под нее пришлось отдать прежнюю кладовку.
Эспер опустилась на кресло-качалку перед потрескивавшим огнем. Стало холодно, юго-восточный ветер усилился. Стекло в доме дребезжало с утра. Должно быть, надвигается шторм.
Эспер подвинула кресло-качалку ближе к большому очагу и стала зачарованно смотреть на языки пламени, которые взлетали намного выше высокой черной подставки для дров. Это Уолт развел для нее такой большой огонь, а потом ушел вниз по тропинке в Малую Гавань проверять свои ловушки на омаров. Эспер медленно покачивалась в своем кресле, отдаваясь простой радости тепла и покоя. Она была рада избавиться наконец от постояльцев, хотя все они были хорошими людьми и добрыми знакомыми, так как уже не первое лето останавливались у нее в доме. Но, Боже, как все-таки хорошо иметь дом, который находится исключительно в твоем распоряжении!
— Только Карла, Уолт и я, — думала Эспер, смакуя эту мысль.
Конечно, придется на одни сутки смириться с присутствием Генри и Элеоноры, но, слава Богу, на этот раз не будет этой жеманной гувернантки-француженки. Даже Элеонора поняла, что та не пришлась здесь ко двору, и не везет ее на этот раз.
О, Генри, Генри… — мысли Эспер сосредоточились на старшем сыне. — Счастлив ли ты? А почему бы и нет? Ты достиг всего, чего намеревался достичь.
«Я хочу стать богатым, мама. Не в масштабах Марблхеда, а в масштабах всего мира».
