Бетина Крэн - Последний холостяк
– Люби меня! Люби меня до тех пор, пока я не опьянею от этого.
– Я так и поступлю, – глухо произнес он, целуя ее в шею. – И нам не сможет помешать даже сама королева.
С этими словами Ремингтон отнес на руках Антонию на кровать и уложил на пуховую перину. С этого момента для него перестало существовать все, кроме ее губ и роскошного тела. Она же думала только об исходящем от него жаре и восхитительных ощущениях, наполняющих каждую клеточку ее тела. Она упивалась его поцелуями и прикосновениями, радовалась, как ребенок, тому, что она ожила и снова окунулась в любовную игру.
Ремингтон целовал ее груди, шею и губы, вызывая у нее то озноб, то жар. Он согнул в коленях ее ноги и стал жадно целовать бедра, шепча:
– Не пугайся, любимая, закрой глаза, расслабься и наслаждайся.
Она покорно подчинилась и вскоре начала громко стонать, не в силах подавить восторг и то неописуемое наслаждение, которое ей доставляли его ласки. Она стиснула бедрами голову Ремингтона, запрокинула голову и стала лихорадочно двигать торсом, утратив самоконтроль. Волосы ее разметались по подушкам, ноздри затрепетали, зубы сжались, а к горлу подкатил ком.
Он сжал пальцами ее бедра, она протянула руки к его голове и стала судорожно ощупывать его шевелюру. Тело ее непроизвольно извивалось в муках сладострастия, словно бы требуя от графа еще более решительных поступков. И когда он, выпрямившись, накрыл Антонию собой, она обвила его торс ногами и вцепилась своими ноготками в его мускулистые плечи.
Он жадно поцеловал ее в набухший розовый сосок и стал его сосать, словно голодный младенец. Антония ахнула и простонала:
– Возьми же меня скорее!
Ремингтон немедленно вошел в нее, заполнив своим мужским естеством пустоту ее росистого лона, и стал ритмично двигаться, доставляя ей божественное блаженство каждым новым движением.
– Еще, еще! – умоляла его она, подпрыгивая на перине, изгибаясь и прижимаясь к нему грудью и низом живота.
Движения Ремингтона участились, у нее слегка закружилась голова и над губой выступила испарина. Она стиснула ногами бедра графа, как бы понуждая его глубже проникнуть в ее сокровенные женские тайны, и чудесный миг их полного единения наконец-то настал! Их сердца забились в унисон, и от сознания этого волшебного момента Антония охнула, вздрогнула и утонула в райском наслаждении.
Очнувшись и открыв глаза, она увидела, что граф смотрит на нее с огромной нежностью, и прошептала:
– Ты слышал, как бились в одном ритме наши сердца?
Ремингтон обнял ее за плечи, поцеловал, и все повторилось сначала. Ничего подобного она еще никогда не испытывала.
Охваченные страстью, они слились в бесстыдной любовной пляске, то изгибаясь и напрягаясь, то расслабляясь и погружаясь в бездонную пучину блаженства. Изголодавшиеся по плотским наслаждениям, любовники наверстывали упущенное с завидным рвением и вдохновением, пока не насытились и не утомились. Но еще долго сладкие ощущения и приятные воспоминания о совместных полетах в заоблачные выси вызывали у них обоих дрожь.
Наконец Ремингтон, лежавший на боку рядом с Антонией, улыбнулся и произнес:
– Ты просто чудо, моя прелесть!
Антония блаженно зажмурилась и прильнула к нему. Он обнял ее, погладил по волосам, поцеловал в кончик носа и тотчас же погрузился в глубокий сон.
Глава 19
Спустя некоторое время Антония проснулась и почувствовала восхитительную боль в чреслах и тепло, исходящее от прижавшегося к ней большим и сильным телом Ремингтона. Он открыл глаза, оперся на локоть и, обласкав ее взглядом шоколадных глаз, промолвил: – я решил, что ты будешь спать до вечера!
– И что бы ты в этом случае, интересно, делал? – сонным голосом спросила она, коснувшись кончиком указательного пальца его губ.
– Остался бы возле тебя, чтобы охранять твой сон и покой и любоваться тобой, – сказал он.
От этих слов по всему ее телу распространилось приятное тепло. Она подняла голову и промолвила:
– Я так благодарна тебе за трогательную заботу о Клео! Ты вдохнул в нее жизнь! Я потеряла тетушку Гермиону и страшно боюсь потерять и Клео… – Антония закрыла глаза и уткнулась лицом в его грудь.
Он улыбнулся и обнял ее.
– Но рано или поздно это случится, дорогая, Клео прожила долгую и насыщенную интересными событиями жизнь. Но, как она верно заметила в разговоре с тобой, никто в этом мире не бессмертен. Мне кажется, что и ей не хочется жить вечно. Антония, все твои домочадцы достигли преклонного возраста. Ты задумывалась, что станет с тобой, когда все они уйдут в иной мир? Как ты будешь тогда жить?
Она села и нахмурилась, озабоченная нарисованными Ремингтоном мрачными перспективами ее одинокой жизни в опустевшем доме. И действительно, что она станет делать, когда все ее подруги уйдут, одна задругой… Сердце ее сжалось от ноющей боли, губы задрожали, глаза увлажнились.
– Не печалься, дорогая, – сказал Ремингтон. – Ты не останешься в одиночестве, с тобой буду я. Мы всегда будем вместе…
На сердце у нее потеплело, она поняла, что нуждается в нем, как в солнечном свете, воздухе, тепле и смехе. Вчера он, словно бы почувствовав это на расстоянии, примчался сюда, чтобы успокоить и приласкать ее, разделить с ней хлопоты и печаль, помочь Клео преодолеть кризис. А сейчас они разделяют радость и наслаждение. И нет в целом мире другого мужчины, с которым бы она хотела познать то, что познала с ним. Даже со своим супругом, сэром Джэффри, ей не доводилось ощущать ничего подобного.
Быть может, секрет особой сладости их соития заключается в том, что она влюблена в него? А он, в свою очередь, любит ее? Следя за игрой эмоций на ее просветленном лице, Ремингтон затаил дыхание, боясь нарушить одним неосторожным жестом или словом очарование момента. Он сказал уже достаточно, теперь ей требовалось время, чтобы свыкнуться с его мыслями. Легкая печаль Антонии уступила место радости, она взглянула на Ремингтона с нежностью и любовью, и он понял, что теперь у них все сложится хорошо.
– Знаешь, – сказала она, – я поняла, что заблуждалась, говоря, что не нуждаюсь в тебе. Ты мне нужен, как хлеб и вода.
Это было даже больше, чем ему хотелось бы услышать. Он обрадовано улыбнулся и поцеловал ее. Она с жадностью отозвалась на его поцелуй и обвила руками его плечи. Он крепко прижал ее к себе и спросил:
– Значит, я тебе нравлюсь? И ты нуждаешься во мне? Что же осталось? Осталось только поверить мне!
Он погладил ее по спине, она задрожала, и он сказал:
– По-моему, эта проблема нами уже решена.
– Ты так считаешь? – Антония покраснела, вспомнив, сколько злых слов она высказала ему, ослепленная гневом. – Ты полагаешь, что я теперь тебе верю? И что же дает тебе основание для этого? – крепче прижимаясь торчащими сосками к его поросшей волосами груди, пролепетала она.
