Мишель Моран - Нефертити
— И не смей рожать ребенка в чужих краях, без меня!
Ипу рассмеялась:
— Я скажу ему, чтобы он подождал возвращения к крестной.
На следующее утро они с Джеди отплыли на своем корабле, полном матросов и торговцев, в землю, что казалась нам, египтянам, далекой, словно солнце.
— Не так уж это и далеко, как тебе кажется, — сказал мне на следующее утро муж. Он сидел во дворе и точил наконечники стрел. — Она вернется еще до следующего ахета, — пообещал Нахтмин.
— Через год? — вырвалось у меня. — Но что я буду делать без нее?
Я уселась на пень упавшей пальмы; мне было очень жаль себя.
Нахтмин поднял голову и расплылся в улыбке.
— Ну, пожалуй, я могу придумать, что нам делать, пока Ипу в отъезде.
Мне показалось, что он даже рад на некоторое время избавиться от непрестанной болтовни Ипу.
Но мои месячные так и продолжали приходить каждую луну.
Я выращивала мандрагору, я добавляла мед в чай, я каждое утро посещала святилище Таварет в городе и возлагала к ее ногам отборные травы из моего сада. Я начала смиряться с тем, что никогда не подарю Нахтмину детей, которых он так желает. Я никогда больше не понесу. А Нахтмин, вместо того чтобы отвернуться от меня, как сделали бы большинство мужей, сказал лишь:
— Значит, вместо этого боги предназначили тебе делать плодородной землю, — и погладил меня по щеке.
Но в глазах его горел огонь, и мне стало страшно. Ведь только из-за меня и моей семьи Нахтмин отказался избавить Египет от человека, которому вообще не следовало становиться фараоном. Однако же он никогда ничего не говорил о письмах, которые слали ему солдаты из войска Эхнатона. Нахтмин лишь обнял меня, привлек к себе и спросил, не хочу ли я погулять вдоль реки.
— Пока она не исчезла, — пошутил он.
— Я слышала, как жрицы в святилище переговаривались между собой, — сказала я ему. — Они думают, что эта засуха — результат каких-то дел фараона.
Нахтмин не стал спорить. Он открыл ворота сада, мы прошли через них и спустились к воде, благо до нее было недалеко.
— Он презрел Амона и всех прочих богов.
Мы посмотрели на реку. На обнажившиеся берега, на детей, что играли голышом, бросали друг другу мяч и смеялись, пока родители наблюдали за ними, прячась под навесами. Трое женщин почтительно кивнули нам, когда мы прошли мимо, и Нахтмин сказал:
— Просто поразительно, сколько могут вытерпеть египтяне, прежде чем восстать.
Он повернулся ко мне, освещенный заходящим солнцем.
— Я говорю тебе об этом, Мутноджмет, потому что люблю тебя и потому что твой отец — великий человек, вынужденный служить вероломному фараону. Люди не вечно будут кланяться, и я хочу быть уверенным, что тебя не раздавят. Ты будешь готова.
От его слов мне сделалось страшно.
— Пообещай мне, что ты не станешь принимать глупых решений, — настойчиво произнес Нахтмин. — Пообещай, что, когда придет время, ты будешь принимать решение, думая и о нас двоих, а не только о твоей семье.
— Нахтмин, я не понимаю, о чем ты…
— Но ты поймешь. И я хочу, чтобы тогда ты вспомнила этот момент.
Я посмотрела на сузившийся Нил, на блестящее на воде солнце. Потом перевела взгляд на Нахтмина, ожидавшего моего ответа, и сказала:
— Обещаю.
25
1344 год до н. э.
Ахет. Сезон разлива
Муж больше не напоминал мне о моем обещании, сделанном на берегу реки, и я и сама не заметила, как прошли перет и шему и прибыла весть о том, что в порт вошел корабль Джеди. Я надела свой лучший парик и самый красивый пояс.
Нахтмин приподнял брови:
— Ты, похоже, решила, что это приехала царица.
Мы поехали в порт и отыскали там корабль Джеди — такой же большой и внушительный, каким он мне запомнился. В воздухе сильно пахло жареным кумином. Нам пришлось проталкиваться через толпу: люди сбились на пристани в кучу, словно рыбы в стае. Многие из них пришли, чтобы увидеть своих близких. В тот день тота с Джеди уплыло больше пятидесяти матросов, и теперь их жены толпились здесь, с цветами в волосах. Когда я разглядела на палубе Ипу, то ахнула. Она ждала ребенка!
— Госпожа! — Ипу пробилась ко мне через толчею. — Госпожа!
Она повисла у меня на шее, а мне еле-еле хватило рук, чтобы обнять ее.
— Гляди! — Ипу, улыбнувшись, показала на свой круглый живот. — Он подождал тебя.
— Сколько месяцев? — спросила я.
— Почти девять.
— Девять, — повторила я.
Мне просто не верилось. Ипу, моя Ипу, ждет ребенка.
Ипу повернулась к Нахтмину.
— Я думала о тебе по дороге, — призналась она. — На берегах Пунта солдаты носят оружие, совершенно не похожее на египетское. Мой муж привез тебе образцы. Самые разные. Из черного дерева и кедра. И даже одну штуку из металла, который они называют железом.
Ипу положила руку на круглый живот. Я никогда еще не видела ее более цветущей.
— Может, вы бы пошли вдвоем домой? — мягко предложил Нахтмин. — Я могу остаться тут, помочь Джеди, а вы пока поговорите. Здесь не место для женщины на девятом месяце беременности.
Я отвела Ипу в дом, где она не была почти целый год. По пути она рассказывала мне о земле, где живут люди с кожей более темной, чем у египтян, но более светлой, чем у нубийцев.
— И они носят в волосах странные украшения. Из бронзы и слоновой кости. Чем богаче женщина, тем больше амулетов она носит.
— А травы? — нетерпеливо спросила я.
— Ох, госпожа, ты никогда не видела таких трав! Джеди привез для тебя целый сундук с травами.
Я захлопала в ладоши.
— А ты расспросила местных женщин, для чего они?
— И большую часть записала, — отозвалась Ипу. Тут мы подошли к ее дому, и Ипу замедлила шаги. Она в немом изумлении уставилась на двухэтажный дом с коричневой отделкой вокруг окон и дверей.
— Я успела позабыть, как это здорово — быть дома, — сказала она, держась за живот, и меня затопило непривычное мне ощущение зависти.
В доме было очень тихо — такую тишину мне доводилось встречать только в гробницах Фив. Ипу посмотрела на статуи Амона; все было на тех же местах, где она их оставила. Все осталось точно таким же, если не считать тонкого слоя пыли. И самой Ипу. Первой заговорила я:
— Надо убрать все эти занавески, пусть будет посветлее.
Я стала подвязывать плетенные из тростника занавески, а Ипу смотрела на меня. Я обернулась.
— Что случилось?
Ипу опустилась на скамью, положив руки на живот:
— Мне так нехорошо, что это я буду рожать! Я так хотела, чтобы у тебя был ребенок!
— Ох, Ипу, — с нежностью произнесла я и обняла ее. — Это в воле богов. На все есть какая-то причина.
