Александра Девиль - Корсары Таврики

— Нет, Ринальдо, не говори так. Лучше повтори то, что уже сказал мне сегодня. Будто я... я достойна самой большой люб­ви. Ты действительно так думаешь?

— Да! — ответил он глухо и отвел глаза от ее прямого взгляда.

Они медленно пошли по направлению к берегу. Молчание между ними затянулось и было похоже на тлеющую искру, го­товую вспыхнуть ярким пламенем. Наконец, Вера нашла в се­бе волю заговорить:

— Карло, уезжая на Родос, оставил у тетушки Невены письмо для меня. Тебя оно тоже касается. Прочти.

Она протянула ему свиток. Они сели на плоский камень- песчаник возле спуска к берегу, и Ринальдо, развернув письмо, углубился в чтение, а Примавера незаметно наблюдала, как меняется выражение его лица.

Прочитав, он несколько мгновений молчал, глядя перед со­бой, потом со вздохом произнес:

— Что ж, Карло прав в отношении меня. Только зря он те­бе рассказал... о моей любви. Вдруг ты теперь из благодарно­сти, из чувства долга... из жалости, наконец... вздумаешь объ­явить, что тоже меня любишь. Мне больно будет слышать твое вымученное признание. Не менее больно, чем видеть тебя в объятиях Родриго, которого ты действительно любишь... к сожалению.

— И ты готов был благословить нас с Родриго и молчать о своих чувствах?! — воскликнула Примавера, сверкая глазами.

— Я хотел видеть тебя счастливой... вопреки всему.

— А теперь думаешь, что мое признание тебе будет выму­ченным, а не искренним? — спросила она почти возмущенно.

— Да, потому что не может такая молодая и прекрасная де­вушка из благородной семьи любить бродягу корсара, который старше ее на пятнадцать лет и основательно потрепан жизнью...

— Молчи! — Она прикрыла ему рот рукой. — Ты сейчас го­воришь совсем не то, что надо, зато молчал о том, о чем надо было говорить. Если бы ты раньше мне признался, что мы с то­бой не родственники!.. Да разве б я полюбила кого-нибудь дру­гого, если бы знала, что могу любить тебя!

— Это правда, Примавера? — Он схватил ее за плечи, пыт­ливо и страстно заглядывая в глаза. — Неужели со мной все происходит наяву? Сколько раз во сне я грезил, что мы вместе и любим друг друга!.. Но я отгонял эти сновидения, чтобы по­напрасну не страдать. Разве я мог надеяться, что ты меня по­любишь?

— Ах, Ринальдо!.. Было бы странно, если б я тебя не полюби­ла! Я всегда знала, что ты лучше всех мужчин на свете! Я знала это с детства. Когда я плакала, ты меня утешал, когда болела, ты не спал ночами у моей кровати, когда сомневалась, помогал мне советом. Благодаря тебе я никогда не оставалась без крова и пи­щи, всегда чувствовала себя защищенной. Ты заботился обо мне, словно мой ангел-хранитель. А я, глядя на тебя, думала: как счастлива будет та женщина, которой выпадет судьба стать тво­ей женой! Но я-то ведь считала свои чувства к тебе родственными. Теперь же понимаю, что любила тебя как мужчину, но не смела в этом признаться даже самой себе...

— А я не смел открыть тебе правду... боялся огорчить тебя, испугать этой правдой... Но, если были в моей жизни благо­родные поступки, то я совершал их ради тебя.

— И ты никогда не разочаруешься во мне? Не скажешь, что я не такая, как надлежит быть женщине?

— Никогда не разочаруюсь! Ведь моя любовь — не времен­ное увлечение, она проверена годами. Я люблю в тебе не при­чудливое существо, которое когда-то заинтересовало Родри­го, а тебя — истинную, такую, как ты есть на самом деле. Мне кажется, только я один и знаю тебя по-настоящему. И для ме­ня ты самая прекрасная женщина на свете!

Она провела пальцами по его седеющим вискам и вдруг по­чувствовала, как сердце переполняет нежность к этому чело­веку, который намного старше и опытней ее и, кажется, никогда в жизни не нуждался в жалости и снисхождении. Такую нежность она не испытывала даже к Родриго, а уж к другим мужчинам и подавно. В этот миг девушка поняла, что раньше ее любовные отношения с мужчинами были похожи на поеди­нок; теперь же ей хотелось быть женственно-слабой и, присло­нившись к сильному плечу своего ангела-хранителя, дарить ему всю любовь и нежность, на какую было способно ее про­будившееся сердце.

Ринальдо обнял девушку, и в крепости его объятий, в свер­кании взгляда она почувствовала огонь давно сдерживаемой страсти, и ее это мгновенно взволновало.

— Но согласится ли моя строптивая Грозовая Туча стать мо­ей женой? — спросил Ринальдо хрипловатым голосом. — Или для знатной кафинской девушки Примаверы не подойдет в му­жья простой шкипер с сомнительным прошлым? Согласится ли на это семья Латино?

— А я больше не буду Грозовой Тучей. Я хочу быть твоей пре­данной женой, мой отважный капитан. Ты сказал, что я похо­жа в этом платье на невесту? Пусть оно и будет венчальным! А что до семьи Латино... пока я еще в нее не вернулась, мы можем пожениться и без их согласия. Если, конечно, ты этого хочешь.

— Хочу больше всего на свете! И чем скорей, тем лучше! Мы и так уже потеряли слишком много времени.

— По твоей вине.

— Боже мой, как я был глуп все эти годы!.. Но теперь-то уж наверстаю с лихвой...

Он поцеловал Примаверу вначале нежно, словно приучая девушку к себе, а потом таким страстным и долгим поцелуем, что у нее закружилась голова.

Ранний осенний вечер уже накинул на землю свое легкое покрывало, но Ринальдо и Примавера продолжали целовать­ся, не замечая ни времени, ни наблюдателей, которые появи­лись неподалеку.

А этими наблюдателями — вернее, случайными свидетеля­ми страстного свидания — оказались Родриго и Аврелия.

— Вот видишь, а ты хотела, чтобы я объяснялся с Грозовой Тучей, — прошептал Родриго, указывая на самозабвенно це­лующуюся пару. — А все разрешилось само собой, как только они узнали, что не являются родственниками. Вернее, она узнала. А он был так глуп, что молчал и любил ее тайно.

О, я всегда подозревал этих двоих в слишком пристрастном друг к другу отношении и боялся, что это может закончиться инцестом. Но, благодарение Богу, они теперь вместе, а я сво­боден от всяких обязательств.

— А ты не ревнуешь Примаверу к Ринальдо? — лукаво по­грозила пальчиком Аврелия.

— Что ты, мой ангел, я только радуюсь за них! — Он пылко обнял девушку. — Одно меня огорчает: почему они целуются, а мы — нет?

Она сделала легкую попытку высвободиться из его рук:

— Но нельзя же так, на открытом месте... вдруг нас кто-нибудь увидит?

— Хорошо, если моя юная фея так стыдлива, отойдем в сто­ронку.

Он увлек девушку за росшие на пригорке ракиты и, заклю­чив в объятия, прижался к ее губам. Но после первого же по­целуя тихонько рассмеялся:

— Ты не умеешь целоваться, дитя мое.

— А это плохо? — растерялась она. — Тебе это не нравится?