Шарлин Рэддон - Навеки моя
Вчера вечером Причард заверил меня, что он любит тебя и хочет, чтобы ваш брак стал настоящим. Это заставило меня понять, насколько мое присутствие мешает твоей нормальной супружеской жизни. Поразмыслив, я понял, что не могу просто так украсть его жену, не дав ему возможности завоевать ее.
Поэтому я отказываюсь от поста главного смотрителя. Я искренне прошу извинить меня за то, что оставляю Сима и Причарда заботиться обо всех делах, пока не прибудет замена. Я чувствую вкус твоих слез. Но поверь мне, милая нимфа, я не ухожу от тебя с улыбкой. Мое сердце разрывается на тысячи кусочков. Но я знаю, что однажды твои слезы высохнут и у тебя будет время осмыслить мое решение. Тогда ты поймешь, убедишься, что это мое решение не только правильное, но и единственно возможное. Навсегда твой Бартоломью».
Эри зажала письмо в кулаке и прижала его к груди. Он бросил ее! Как он мог уйти и оставить ее? Лгал ли он, когда говорил, что любит ее? Теперь, когда он наконец побывал в ее теле, не устал ли он от него так скоро?
– Будь ты проклят, Бартоломью Нун! – в ярости прокричала она пустым небесам. – Я не позволю так поступить со мной!
Но он поступил именно так.
Знает ли Сим, куда уехал Бартоломью? Инстинкт подсказал Эри, что, если бы он и знал, он все равно бы не сказал. Старый моряк сказал бы, что если бы Бартоломью хотел, чтобы она знала это, то он написал бы об этом в своем письме.
Она может поехать к его брату. Даже если Бартоломью не было там, наверняка Кельвин знает, где его можно найти.
Когда Причард возвращался домой утром, распространяя вокруг запах виски, как обычно после ночи, проведенной в городе, он должен был видеть Бартоломью, ожидающего лодку в Барнагате. Если только Бартоломью не спрятался за деревьями и не подождал, пока Причард придет домой. Как умно – Бартоломью улизнул ночью, рассказав о своем плане только Симу, разговорчивому, как камень!
– Это нечестно, Бартоломью Нун! – кричала она, не обращая внимания на слезы, льющиеся по ее щекам. – Это нечестно!
Услышав ее яростные крики, прибежал Аполлон, гонявший по лесу зайцев. Скуля, он стал слизывать слезы с ее щеки.
Эри обхватила руками его мягкое пушистое тело и разрыдалась. Она рыдала долго. Потом она вытерла лицо рукавом и прочитала письмо еще раз. Хотя слезы ее высохли, она все равно не понимала. Она не понимала, почему его решение было «правильным» и «единственно возможным»! Она упала на спину и стала смотреть в небо, ощущая рядом тепло Аполлона. О, как ей хотелось, чтобы рядом лежала не собака, а Бартоломью!
Как сможет она жить без него? Закрыв глаза, Эри погрузила руки в прохладный бархат ландышей, целующих ее пальцы и наполняющих воздух неповторимым ароматом. Слезы вновь покатились по ее щекам, когда она вспомнила о драгоценных часах, которые она только вчера провела здесь с Бартоломью.
Она провела языком по губам и вновь почувствовала его поцелуй. Его нежные руки раздевали ее. Ее тело вздрогнуло, когда она увидела восхищение в его взгляде. На ее губах заиграла улыбка, когда она вспомнила, как он стоял перед ней во всей своей обнаженной красе, такой сильный, такой гордый, такой мощный!
Как его брат – орел. Он поймал ее в западню своего сердца, разбередил душу любовью. А теперь ушел, разбив сердце. Разве не знает он, что, уходя, он заберет ее сердце с собой? Не видя ничего сквозь слезы, Эри вскочила с травы и побежала по тропе – внезапно она почувствовала необходимость хоть что-то предпринять. Вдруг она поскользнулась на грязи и упала, но быстро поднялась и пошла дальше. Позади лаял Аполлон. Она начала спускаться по крутому склону и обернулась, чтобы посмотреть, как он мчится за ней.
Внезапно ее ноги соскользнули. Ее тело с глухим звуком ударилось об землю и покатилось вниз по склону. Ее руки царапали колючки – она отчаянно пыталась за что-нибудь зацепиться, чтобы остановить падение. Ее рукав зацепился за что-то, на короткое время приостановив движение вниз. «Наконец-то, – подумала Эри, – я остановилась». Но тут тонкая ткань не выдержала, и она покатилась дальше вниз по откосу. Боль пронзила все ее тело, когда ее колено ударилось об угловатый корень, торчащий из земли. Дикий лай Аполлона стал просто бешеным. Она открыла рот, чтобы позвать его, но почувствовала на губах мох и грязь. Тропинка вильнула, и Эри скатилась с нее, упав на заросшее мхом бревно. Аполлон скользнул по спуску вслед за ней, скуля и обнюхивая ее неподвижное тело. Она медленно села. Если не считать царапин и синяков, она была невредима. Опершись рукой на сильную спину собаки, она медленно спускалась вниз, пока не дошла до утеса над пляжем. Ее взору предстало бушующее, грохочущее море, дикий голос которого звал ее к себе.
Усевшись в мягкой лощинке между двумя толстыми корнями огромной вековой ели и прислонившись спиной к одному из них, Бартоломью наслаждался видом и шумом моря. Прибрежный лес убаюкивал его и защищал от яростных порывов ветра, над его головой кружились чайки. Они кричали то как дети, то как женщины. На горизонте мелькало рыболовецкое суденышко, идущее на юг в сторону рифа «Пирамида».
День кораблекрушения, когда Причард впервые сказал ему о том, что собирается жениться на молодой женщине, которую он никогда не видел, каэалось, был в далеком прошлом. Сколько всего произошло за это время! Бартоломью уже не чувствовал себя тем человеком, который приехал в Портленд с несколькими напуганными фазанами и пустой душой.
Эри наполнила его душу красотой и щедростью. Она вернула ему волю к жизни, он жаждал ее с силой, которая пугала его самого. Все эти недели, которые он заставлял себя находиться вдали от нее, вновь и вновь напоминая себе о том, что она никогда не будет принадлежать ему, он понимал, что нельзя хотеть чего-то сильнее, чем он хочет ее. Но это было до того, как он погрузился в ее теплое зовущее тело и понял, что означает истинное удовольствие. Тогда он впервые почувствовал, что значит быть любимым, нужным, найти себя. Уйти от Эри среди ночи было для него самым тяжелым, что ему приходилось когда-либо делать. Целый час он стоял и смотрел в ее темное окно, желая, чтобы она проснулась и выглянула в окно. Он знал, что никогда не сможет сказать «прощай», глядя в эти невероятно голубые глаза.
«Глаза-незабудки», – пришло ему в голову.
У Бартоломью сжалось горло. Если бы только он мог ее забыть! И даже если бы это было возможно, он никогда бы сам не захотел забыть ее. Теперь он чувствовал себя мужчиной неизмеримо больше, чем до того как она вошла в его жизнь. В ее глазах он видел свою слабость и свою силу. Он больше не чувствовал ненависть к той части себя, которая вынуждала его честно вести себя с Хестер, и больше не ненавидел ее.
