Мэри Брэддон - Тайна леди Одли
О многом и о многих поведал Роберт в тот вечер своему другу, и лишь о женщине — порочной женщине, обреченной доживать остаток своих дней в забытом богом бельгийском городишке, — он упомянул лишь вскользь, зная, скольких душевных мук будет стоить Джорджу одно лишь напоминание о ней.
Затем настала очередь Джорджа, и он рассказал, что случилось с ним в тот солнечный день, седьмого сентября прошлого года, когда он, оставив спящего друга у ручья, где они ловили форель, отправился в Одли-Корт, чтобы изобличить во лжи свою неверную жену.
— Господь свидетель: с той минуты, когда я упал в колодец, мне больше всего хотелось все устроить так, чтобы правосудие не покарало эту женщину. Плечо саднило и кровоточило, правая рука была сломана. Я стоял по колено в грязи и болотной тине, растерянный и ошеломленный. Глотнув зловонный воздух, я понял, что, если не выберусь отсюда, мне конец. К счастью — насколько в столь бедственном положении вообще уместно говорить о счастье, — мне пригодился мой австралийский опыт, ибо лазать я умею, как кошка. Колодец был сложен из грубо отесанных камней неправильной формы, и я, вставляя ноги в расщелины между ними, упираясь спиной в противоположную стену и помогая себе руками — хотя правая рука болела неимоверно, — мало-помалу начал подниматься наверх. Трудная это была работа, Боб, и странно, что человек, убеждавший себя и других в том, что он устал от жизни, тратит невероятные усилия на то, чтобы спасти эту самую жизнь. По-видимому, я выбирался не меньше получаса, хотя, как ты понимаешь, в такие минуты каждое мгновение кажется вечностью. Наконец я вылез на поверхность. Уйти незамеченным было невозможно, и я решил спрятаться в кустарнике до наступления темноты. Тот, кто нашел меня там, рассказал тебе, что случилось потом.
— Да, Джордж, он мне все рассказал.
В Австралию Джордж не вернулся. Он взошел на борт корабля «Виктория-Регия», но потом передумал, обменял билет и перешел на другое судно той же компании, направлявшееся в Нью-Йорк. В Нью-Йорке Джордж оставался до тех пор, пока в состоянии был вынести добровольное изгнание и одиночество, отторгшее от него всех, кого он помнил и любил.
— Джонатан встретил меня очень дружелюбно, Боб, — сказал он, заканчивая твой рассказ. — У меня хватило средств, чтобы устроиться на чужбине совсем недурно, тем более что, как ты знаешь, человек я неприхотливый. Я даже начал подумывать о том, как бы приумножить капитал, и чуть было не отправился на калифорнийские золотые прииски, но, взглянув на себя со стороны, почувствовал суетность и никчемность своего существования. Там у меня было множество друзей, Боб. Их могло бы стать еще больше, но зачем они мне? Прошлое болело во мне, словно пуля, которую так и не вынули из тела. Что общего было у меня с теми, кто ничего не знал о моей боли? Я тосковал по твоему крепкому рукопожатию, Боб. Твоя дружеская рука вывела меня из самого мрачного лабиринта моей жизни.
42
КАЖДОМУ СВОЕ
Прошло два года. Роберт Одли поселился между Теддингтон-Локс и Хэмптон-Бридж в прекрасном доме с видом на реку. Там, среди лилий и камыша, можно частенько видеть восьмилетнего мальчугана, играющего с годовалым младенцем. Мальчик берет малыша на руки и, шутки ради, осторожно наклоняет его над водой, и младенчик, глядя на ее спокойную поверхность, с удивлением обнаруживает там свое отражение.
Роберт Одли пользуется широкой популярностью в узком семейном кругу. Когда он устраивает показательный процесс «Хоббс против Ноббса», родные и близкие, выступающие в роли высоких судей, покатываются со смеху, высказывая величайшую небрежность по отношению к своим обязанностям.
Мастер Джордж Толбойз-младший, упомянутый выше, пока еще не мечтает об Итоне и с удовольствием ловит головастиков, устраивая в ивовых зарослях собственную академию. Он часто приходит в дом отца, проживающего со своей сестрой и ее мужем. Мальчик души не чает в дяде Роберте, тете Кларе и прехорошеньком младенчике, который только-только начал ходить по лужайке, сбегающей к воде. На реке построен большой эллинг и причал, где Роберт и Джордж швартуют свои изящные лодки.
Сюда, в дом близ Теддингтона, приходят красивая жизнерадостная девушка и ее отец, седобородый джентльмен, мужественно, как и подобает христианину, перенесший все тяготы жизни, выпавшие на его долю.
Более года минуло с того дня, когда на имя Роберта Одли пришло письмо, окаймленное черной полосой. В письме сообщалось о том, что в далеком бельгийском городке Вильбрюмьер тихо скончалась некая мадам Тейлор. Она умерла после продолжительной болезни, именуемой, согласно диагнозу господина Валя, «общий упадок сил».
Летом 1861 года в дом явился еще один гость, искренний и благородный молодой человек. Он качает младенца, играет с Джорджи, а когда отправляется на реку, любо-дорого смотреть, с каким мужественным изяществом он налегает на весла. Лодки никогда не стоят без дела, когда в Теддингтон приезжает сэр Гарри Тауэре.
Рядом с эллингом построен просторный павильон, где джентльмены курят летними вечерами, пока Клара и Алисия не позовут их на лужайку пить чай и есть клубнику со сливками.
Одли-Корт заперт. Старая строгая экономка безраздельно правит в печальном особняке, где когда-то раздавался серебристый смех миледи. Портрет миледи, написанный художником-прерафаэлитом, занавешен. Густая пыль покрывает картины Воувермана, Пуссена, Кейпа и Тинторетто. Дом часто показывают любопытствующей публике — баронет об этом не знает, — и люди, восхищаясь апартаментами миледи, задают множество вопросов, интересуясь золотоволосой красавицей, скончавшейся за границей.
Сэр Майкл не торопится с возвращением в родовое гнездо. Он останется в Лондоне до тех пор, пока Алисия не станет леди Тауэре, а затем переедет в дом, который недавно купил в Хартфордшире по-соседству с владениями зятя.
Джордж Толбойз вполне счастлив с такой сестрой, как Клара, и таким испытанным другом, как Роберт, но не следует забывать, что он молод, и быть может, недалек день, когда в его жизнь войдет та, которая утешит его и заставит забыть о прошлом.
Пенковые трубки и французские романы Роберт Одли раздарил адвокатской холостой братии. Миссис Мэлони присматривает за его геранью и канарейками, и он ежеквартально выплачивает ей небольшое жалованье.
Надеюсь, никто не станет возражать по поводу того, что всех этих добрых людей, участников моей истории, я привела к счастливому концу. Мой жизненный опыт невелик, но многообразен[1], и я смело могу подписаться под словами Давида — могущественного царя и великого философа, утверждавшего, что ни в юности, ни в зрелости он «не видал праведника оставленным, и потомков его — просящими хлеба».
