Робин Максвелл - Синьора да Винчи
Выйдя из костюмерной, мы вслед за Леонардо двинулись из коридора по сводчатому проходу, приведшему нас в зал воистину необъятной величины — не менее двухсот пятидесяти локтей в ширину, а в длину, по моим догадкам, раз в шесть больше.
— Это бывший танцевальный зал, — подсказал Леонардо.
Его высокий сводчатый потолок поддерживали с четырех сторон колонны вдоль стен. Впрочем, от былых монарших развлечений здесь ничего не осталось — ныне зал превратился в мастерскую, в истинный полигон для творчества.
Я подошла к одной из стен, сплошь облепленной набросками фонтанов и гидравлических устройств, соборных куполов и двухуровневых поселений. Я увидела рисунки самострелов величиной с дом и устрашающих колесных машин для ведения боя, оснащенных крутящейся четверкой острых лезвий.
На столах были расставлены деревянные модели кранов, лебедок и акведуков. В углу притягивала взгляд загадочная конструкция из восьми больших квадратных зеркал, скрепленных меж собой в правильный восьмиугольник.
В мастерской с усердием трудилось множество учеников — каждый на своем месте. Младшие подметали пол, те, что постарше, натягивали и прибивали холст к ивовой раме. Самый опытный — по виду уже подмастерье — накладывал грунт на картон для будущего живописного полотна.
Более половины зала занимали леса вокруг грандиозной по величине скульптуры коня, вставшего на дыбы. Леонардо действительно писал мне, что получил заказ на конное изваяние, завладевшее всеми его помыслами.
— Странно, что ты занялся скульптурой, — высказался Лоренцо, словно прочитав мои мысли, — хотя из всех твоих нынешних затей эта менее всего меня удивляет.
Конь был и вправду великолепен. Даже сквозь подмости, где ученики, балансируя на узких балках, шлифовали те или иные его части, были различимы сила и изящество мускулатуры благородного животного и даже особенная гордость в его удлиненной морде и трогательном взгляде.
— Как только закончу глиняный слепок, отолью статую в бронзе, — объяснял нам Леонардо. — Вот где головная боль для меня — спроектировать само литье! — Он нетерпеливо притопнул ногой. — Я задумал отлить коня цельным куском, но он такой огромный, что придется рыть котлован, а саму форму опустить туда вверх ногами. По углам я поставлю четыре печи, и расплавленный металл по трубочкам потечет в конское брюхо, вытесняя воздух через отверстия в копытах.
На стенах были развешаны эскизы железного каркаса для конской головы. На других, как я поняла, Леонардо изобразил хитроумное деревянное приспособление, с помощью которого намеревался переправить готовый слепок из боттеги к котловану для литья.
— В чем же трудность? — спросил Лоренцо.
— В грунтовых водах. Верх статуи окажется в угрожающей близости от миланских подземных потоков. Если к форме проникнет влага, то весь замысел может окончиться крахом. — Леонардо улыбнулся. — Но все будет хорошо — и не иначе! Я не ради того так стараюсь для Il Moro, чтобы оплошать.
Вдруг залу огласил истошный вопль, отдаваясь под самым потолком, и мы разом обернулись, чтобы увидеть его источник. Им оказался прехорошенький мальчишечка лет десяти с чудной копной мягких белокурых локонов. Одет он был, не в пример прочим ученикам, в алые шелка. Проворно спрыгнув с подмостей, он кинулся наутек, спасаясь от рассерженного старшего товарища. Тот погнался за ним с криком: «Отдай же, бесенок!» — и оба тотчас юркнули под арку. Мы изумленно посмотрели на Леонардо.
— Кто это? — спросила я.
На лице сына появилось сконфуженное, незнакомое мне выражение — сумбурная смесь умиления, раздражения и любви.
— Салаи, — лишь покачал головой он.
— Салаи? — удивился Лоренцо. — По-арабски это, кажется, значит «дьяволенок»?
— Весьма подходящее для него прозвище, — подтвердил Леонардо.
Я молча ждала от сына дальнейших объяснений.
— Я лишь недавно взял его в ученики, — добавил Леонардо.
— Шикарно же ты разодел своего ученика, — заметила я.
— Давайте поговорим о нем попозже. Мне еще столько хочется вам показать…
— А здесь что? — спросил Лоренцо, указывая на другую половину зала, на пространный холст, покрывавший высокую прямоугольную конструкцию.
Леонардо подошел к ней и без колебаний сдернул ткань, обнажив непонятный, но в высшей степени потрясающий агрегат. Мы с Лоренцо, оторопев, принялись обозревать приспособление, состоящее из двух пар тонких перепонок, перекрещенных наподобие стрекозиных крыльев. Посреди высилась открытая деревянная гондола с рычагами у днища и крупными шарнирами вверху. Всю конструкцию скрепляла система шкивов и канатов.
Леонардо без лишних слов влез в самую середину устройства, поставил ноги на педали, руки всунул в петли, приделанные к крыльям, а голову пристроил на холстяной перевязи. Затем он начал быстро-быстро перебирать ногами, поднимая и опуская при этом руки. Крылья пришли в движение — сначала нехотя, но их размах становился все шире.
— Он задумал взлететь, — шепнула я Лоренцо.
— А это, выходит, летательная машина? — невозмутимо спросил Il Magnifico.
Шарниры над головой Леонардо вращались с невообразимой скоростью, крылья вздымали вокруг нас ветер.
— Смотри же, Лоренцо! — воскликнула я, указывая на основание конструкции.
Весь агрегат волшебным образом пусть и едва заметно, но все же оторвался от пола и на несколько мгновений завис в воздухе. Но Леонардо, очевидно, уже подустал, потому что взмахи крыльев замедлились, и гондола с громким скрипом осела на прежнее место. Леонардо высвободился из петель и вылез наружу, красный и запыхавшийся. Я подошла к нему.
— Ты никогда не перестанешь изумлять меня.
— Он поднялся в воздух, — с недоверчивым видом произнес Лоренцо.
— Поднялся, да, — подтвердил Леонардо, — хотя теперь-то я знаю точно, что летать он не может — слишком тяжел. Но у меня есть и другие задумки, более способные к парению. А этот аппарат был моим первым опытом. — И Леонардо жестом велел двум ученикам снова прикрыть летательную машину холстом.
— Пишешь ли ты картины? — поинтересовался Лоренцо.
— О да. В основном портреты: Беатриче и еще один, очень неплохой, — Чечилии, любовницы Il Moro. Она от него в тяжести.
Леонардо прошел под арку и пригласил нас подняться вслед за ним по парадной лестнице. Лоренцо с трудом одолел несколько ступенек. Леонардо взял его под локоть и подбодрил:
— Еще чуть-чуть.
Сын провел нас в наши покои, в славные времена расцвета дворца, без сомнения, принадлежавшие герцогу Галеаццо и Боне. Даже в нынешнем запущенном виде они немногим уступали нашим гостевым палатам в Ватикане.
