Жюльетта Бенцони - Гордая американка
– Более приятные? Я могу предложить тебе лишь одно – свою жизнь…
– Ты все поймешь, когда вернешься домой, в Америку, если в конце концов там окажешься. Месть моей повелительницы обрушилась на твой дом и твоего мужа.
По спине у Александры побежали мурашки, однако она не дала себя запугать.
– Лжешь! Если бы там что-то произошло, я бы об этом узнала!
– Ты так думаешь? В таком случае либо ты совсем бессердечна, либо нисколько не заботишься о человеке, чье имя носишь. Должна признаться, что это обстоятельство осложнило мне задачу… Как бы то ни было, тебя ждет сюрприз, при условии, конечно, что ты выживешь. Однако тебя ждет заслуженная кара: ведь ты похитила сердце возлюбленного Цы Си!
– Я ничего не похищала! Это ты ценой убийства украла медальон, о ценности которого для вашей императрицы я знать не знала, покупая его в лавке!
Теперь и без того узкие глаза Пион напоминали бритвенное лезвие.
– Снова ложь! Принц, на которого ты наслала порчу, подарил его тебе, и ты поплатишься за это! Эй, вы, развяжите ее и разденьте!
Наймиты маньчжурки взялись выполнять приказание с особым рвением. Они не столько снимали, сколько срывали с молодой женщины одежду; совсем скоро, как она ни сопротивлялась, что говорило об огромной отваге, миссис Каррингтон осталась совершенно обнаженной. Она стояла на коленях у ног китаянки, в гнилой воде, плескавшейся на дне трюма. Один мерзавец держал ее за руки, а другой надавливал ей на затылок, силясь пригнуть ей голову. Задыхаясь, с пылающими от злости ушами, Александра услышала голос Пион, доносящийся словно из чрева земли:
– Я оставляю тебе жизнь, однако знай, что при всей твоей гордыне ты впредь будешь принадлежать к числу скотов, послушных Цы Си, ты будешь самой ничтожной из ее рабынь, ибо лотос, украденный тобой, будет запечатлен на твоем теле, чтобы каждому было известно, кто ты какая, если ты посмеешь появиться среди своих…
Не дав пленнице произнести ни слова, ей запихнули в рот тряпку, спустя секунду она почувствовала, что к ее спине поднесли что-то горячее… К ее лопатке прикоснулись раскаленным железом. Тряпка во рту заглушила ее крик От боли и удушья Александра лишилась чувств.
Когда она пришла в себя, в темном трюме уже не было ни души. Маньчжурка и двое ее приспешников пропали, как дурной сон, однако нестерпимое жжение подтвердило, что то был не сон… Во рту у нее больше не было кляпа, руки были свободны, однако негодяи не позаботились одеть ее и так и оставили валяться в грязной луже. Она встала на четвереньки и нашарила в темноте мокрые тряпки. Содрогаясь от холода и от ужаса, она выудила из кучи нижнее белье и надела его; боль делалась все сильнее, но она понимала, что ей нужно во что бы то ни стало выбраться отсюда. Плюнув на корсет, она надела юбку, которую так и не смогла застегнуть, драный корсаж и длинный жакет. Вся одежда отсырела, отчего одевание превратилось в муку. Шелковые чулки она не стала натягивать, довольствуясь туфлями.
В трюм не проникало звуков. В щель в обшивке она разглядела лунный блик на воде. Рядом прошмыгнула крыса, и бедняжка застыла, как в столбняке. Опомнившись, она на цыпочках добралась до лестницы и стала с великим трудом преодолевать ступеньку за ступенькой. Трясущиеся ноги почти не держали ее, тело раскалывалось от нечеловеческой боли. Однако она прошла крестный путь до конца и, распахнув наполовину оторванную дверь, выбралась на палубу дряхлой баржи, качающейся у причала. В одном Александра не сомневалась: река называлась Сеной…
Час был, по всей видимости, очень поздний, так как ни на том, ни на другом берегу не было заметно никакого движения. На том берегу, с которым баржу соединяла шаткая дощечка, красовалась лишь стена с торчащими из-за нее крестами: кладбище! Неподалеку через реку был перекинут мост; в воде отражались тусклые фонари. Поскольку отчаявшейся женщине свет казался единственной надеждой на жизнь, она двинулась на свет, не разбирая дороги и то и дело спотыкаясь.
Когда, совершенно лишившись сил, она добралась до моста, сооружение это показалось ей необозримой пустыней, хотя на самом деле мост был достаточно узеньким. Не зная, в какую сторону податься, переходить ли через реку или, напротив, уходить в обратном направлении, несчастная свалилась под первым же газовым фонарем и разразилась рыданиями, надеясь лишь на то, что на рассвете ее найдут прохожие…
Спустя час ее обнаружили двое полицейских на велосипедах, которые, наткнувшись на вымокшую и лишившуюся чувств женщину, подумали, естественно, что она свалилась в реку и чудом выбралась. На их вопросы она не смогла ответить. Где ей было объяснить, что с ней произошло, а им понять ее? Тем более что от них сильно пахло вином и табаком. Она твердила одно: ей нужно повидаться с главным комиссаром Ланжевеном.
Ее упрямство пересилило их любопытство.
– Доставим ее в участок, – предложил один. – Пусть там решают, как с ней поступить.
Его устами глаголил сам разум. Александра, осчастливленная тем, что нашлась хотя бы одна сочувствующая ей душа, с готовностью уселась на раму велосипеда, управляемого более крупным полицейским. Так она появилась в час ночи в полицейском участке района Левалюа-Перре. Спустя час Ланжевен вызволил ее из участка и полумертвую доставил на набережную Вольтера, где все уже рвали на себе волосы от тревоги.
В тот самый момент, когда она свалилась на руки обезумевшей тети Эмити, у нее окончательно сдали нервы. Она кричала и твердила, что надо немедленно возвращаться в Нью-Йорк, где с Джонатаном приключилось несчастье… Немного погодя, умытая, перевязанная и согретая обжигающим целебным настоем чая с травами, в который врач, проживавший на третьем этаже, добавил веронал, Александра забылась в кровати тяжелым сном. Только так можно было отвязаться от кошмарных воспоминаний…
Что касается комиссара Ланжевена, то он, доставив домой жертву маньчжурских козней, осушил рюмку коньяку, предложенную Фирмином, но покоя все равно не обрел. Никогда еще его не видели в таком гневе.
– Все случившееся – на моей совести! Я был настолько уверен, что сцапал негодницу, что отпустил бедную миссис Каррингтон на все четыре стороны. Надо было охранять ее до самого отъезда…
Попытки мадам Риво успокоить его оказались тщетными: его борьба с убийцей папаши Муано не только не завершилась, но даже не началась…
Когда Александра очнулась от глубокого сна, в который провалилась благодаря снотворному, то с радостью обнаружила у своего изголовья не только тетю Эмити, но и Антуана, а также Риво, вернувшегося из Бордо. Ему она даже ухитрилась адресовать хилую улыбку.
– Дядя Никола, – пролепетала она, – нам так вас не хватало! Вы не очень утомились?
