Жюльетта Бенцони - Кровавая месса
— Но зачем же делать такой крюк?
— Иначе нельзя. Только так можно запутать следы.
— А вы останетесь с ним? — с грустью спросила Лаура.
— Не думаю. У меня здесь слишком много дел. Я должен спасти принцесс, да и Конвент еще не уничтожен.
И все-таки Лаура была разочарована. Итак, Жан не расстанется с мальчиком в Нормандии, он уедет на долгие месяцы… При этой мысли Лаура почувствовала, что решимость покидает ее, а на глаза наворачиваются слезы. Пытаясь их скрыть, она присела возле камина на низенькую скамеечку и начала ворошить угли кочергой. Жан встал рядом с ней на колени.
— Когда я вас снова увижу? — спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно и не дрожал.
— А ведь вы любите меня… — задумчиво сказал барон, не отвечая на ее вопрос; его пальцы нежно коснулись ее щеки.
Лаура подняла на него глаза.
— Разве вы этого не знали?
— Мне так хотелось услышать от вас эти слова!
— Вы станете счастливее?
— Намного! Прошу вас, Лаура, скажите их! Хотя бы один-единственный раз…
Не в силах противостоять мольбе, засветившейся в его глазах, этому волшебному, бархатному голосу, Лаура обвила руками шею Жана. Ее губы приблизились к его губам.
— Я люблю тебя… — прошептала она.
Поцелуй длился долго. Они переживали мгновения чистого счастья, наслаждались взаимностью их любви и гармонией чувств, не зная, когда это повторится снова. Но им и в голову не пришло желать большей близости. Образ несчастной Мари стоял между ними…
На следующий день всех посетителей Лауры Адамс ждало разочарование: никто не мог переступить порог ее дома. Не пустили и Давида, который решил вдруг прийти рисовать Лауру, не предупредив ее о своем намерении. Еще накануне привезли необходимые материалы, и они загромождали теперь гостиную, поэтому художник решил, что молодая женщина должна быть готова к его ежедневным посещениям. Но когда он позвонил в колокольчик, ему открыл Жуан и объявил, что гражданка Адамс больна и никого не принимает. Несмотря на все усилия мэтра проникнуть в дом на правах «старого доброго друга», ему не удалось пройти мимо человека с железным крюком вместо руки.
— Мне это совсем не нравится, — заметил де Бац, наблюдавший за этой сценой из-за шторы окна на втором этаже. — Когда этот негодяй выбирает себе добычу, он ее уже не выпускает…
— Не драматизируйте, — ответила ему Лаура. — Ведь отказался же он от госпожи Шальгрен.
— Не верьте этому. Она не желает больше приезжать в Лувр, но одна знакомая говорила мне, что Давид часто наведывается в Пасси и продолжает досаждать ей своей любовью. И, к несчастью, он опасен.
— Забудьте о нем, друг мой! У вас есть другие заботы, а у меня есть Жуан. Он самый надежный мой страж.
Питу пришел уже в сумерках, и его единственного впустили в дом. Он принес странные новости. Судя по всему, об исчезновении маленького короля не знал никто. В Тампле, куда Питу проник под видом журналиста при помощи щедро раздаваемых ассигнаций, было, как всегда, мрачно и грустно. Симоны уехали, но ничего не изменилось в привычном распорядке дня. Питу удалось выяснить только, что Коммуна затеяла какие-то работы в помещении, где жил маленький Капет.
— Я непременно должен узнать, что там затевается, — сказал Питу барону. — Зачем им понадобилось перестраивать комнату короля?
— Возможно, они хотят уменьшить площадь. Комнаты великоваты для такого маленького узника. Питу, умоляю вас, не пытайтесь пока ничего выяснять! Это слишком опасная тема. Я уверен, что комиссары заметили подмену и пытаются скрыть побег, чтобы избежать гильотины. Приказы исходят от Коммуны, за всем этим стоит Эбер! Когда я вернусь, я обязательно навещу Люлье. Он мне расскажет, как на самом деле обстоят дела.
— Люлье арестован, — негромко сказал Питу и отвернулся. — Его уводили как раз в тот момент, когда я входил в ратушу, чтобы поговорить с ним.
— О! — Бац побледнел. — В чем его обвиняют?
— Во всем и ни в чем. — Питу пожал плечами. — Ах да, вспомнил… Я слышал, что он оказался замешан в «иностранном заговоре».
— Иными словами, это дело рук Шабо. Даже из тюрьмы этот мерзавец продолжает доносить на людей! Он называет все имена, которые только умудряется вспомнить… — Барон повернулся к Лауре. — Вам, я полагаю, тоже следует уехать.
— С вами? — уточнила она с надеждой в голосе.
С прошлого вечера молодая женщина надеялась, что Бац предложит ей это. Несмотря на риск, поездка в Нормандию вместе с ним представлялась Лауре невероятным счастьем. Но надежда даже не успела расправить крылья.
— Нет. Я должен один исполнить свою роль. Но, Лаура, я настаиваю. Уезжайте из Парижа! Шабо уже назвал имена всех тех, кого он видел в моем доме в Шаронне. Еще немного — и он доберется до вас. Кроме всего прочего, вы же «иностранка», а это не служит доказательством благонадежности.
— Вы правы, но я не просто иностранка, я американка. Да и арест не всегда означает последующий суд и расправу. Ведь Тальма отпустили, он возвращается в театр. Да и ехать мне, собственно, некуда. Разве что в Бретань? Что ж, отлично, я с радостью сведу счеты с Понталеком!
— Не совершайте подобного безумства! Ваши силы слишком неравны, без моей помощи вы не справитесь…
— Вот видите! Уезжайте и не бойтесь за меня. Я дождусь вашего возвращения.
Де Бац тяжело вздохнул.
— Сван сообщит вам новости, когда вернется из Гавра.
— Надеюсь, что все пройдет хорошо.
Казалось, Лаура машинально произносит слова, чтобы только заполнить ставшее невыносимым молчание. Питу молча пил кофе, поглядывая на Жана, и тот видел в его глазах отражение собственной любви… Наконец молодая женщина замолчала, словно исчерпав все темы для разговора. В гостиной теперь был слышен только доносящийся из кухни голос маленького Людовика, который болтал с Биной, с удовольствием поглощая испеченные ею слоеные пирожки с вареньем.
Именно с Биной мальчик чувствовал себя лучше всего. Маленькая бретонка, которая никак не могла выучить правила этикета, была веселой и умела рассказывать забавные истории. С Жуаном маленький король тоже не стеснялся. Старый солдат не пугал его, он испытывал к нему доверие. А вот с бароном де Бацем дело обстояло иначе. Ребенок чувствовал в нем железную волю и относился к барону с невольным уважением, хотя и побаивался его. Лауру Людовик находил красивой, но она слишком напоминала ему фрейлин матери, которые играли с ним, как с куклой.
— Я должен уехать этой ночью. А ты поедешь с мной? — неожиданно задал он вопрос Бине.
— Не-а! — ответила служанка. — Мы должны оставаться здесь, чтобы никто ничего не заподозрил… Но мы скоро увидимся, — поторопилась добавить Бина, увидев, что на Маленьком, измазанном вареньем личике появилось расстроенное выражение.
