Элизабет Чедвик - Сокровища короля
– Мне достаточно известно о твоей жизни, – злобно зашипела она. – Господи, да свою-то жизнь я уже почти прожила, и со мной, между прочим, никто не носился, как с тобой. Думаешь, я валялась в постели, упиваясь жалостью к себе, когда умирали мои дети или когда я сама болела после тяжелых родов? Мне, моя дорогая, не было дозволено такой роскоши. На мне лежала ответственность за людей. Если я не продам сукно, моим ткачам будет нечего есть. А это несравнимо серьезнее, чем младенец, который никогда не узнает мук голода, или переживания девицы, которая предпочитает отвернуться к стене и забыть про свои обязанности.
Элфвен подала Элис чашу с вином. Девушка кусала губы, напуганная скандалом, который нечаянно возник из-за нее.
Лишенная дара речи, Мириэл лишь смотрела на старушку. Слова Элис подействовали на нее столь же отрезвляюще, как вылитое на голову ведро ледяной воды. Проклятая карга, в гневе думала Мириэл, со стыдом сознавая, что в жестоких словах Элис есть немалая доля истины.
Элис осушила чашу с вином, от которого ее восковые щеки тотчас же стали розовыми, словно райские яблочки.
– Хватит лежать, поднимайся. Прошлое прошло. – Она энергично кивнула, словно соглашаясь с собой.
Мириэл хотела съязвить, что сама Элис отнюдь не следует своей премудрости во всем, что касается ее прежнего занятия, и сует свой нос, где нужно и не нужно, но она проглотила колкость и вместо этого сказала:
– Расстаться с прошлым не так-то легко.
– А я этого и не утверждаю. – Элис сунула чашу Элфвен, опираясь на палку, подошла к вешалке с одеждой Мириэл и стала перебирать ее платья.
– Одежную лавку можно открывать, – буркнула она. На Мириэл нахлынули воспоминания, ясные и светлые, как солнечный апрельский день, заглянувший в ее спальню. Словно наяву, она увидела себя на кладбище в безобразном сером платье с зеленой вышивкой, в котором кишели вши, представила Николаса и то, как он смеялся в ответ на ее брань. В свое время этот эпизод не казался ей ни забавным, ни приятным, теперь же она вспоминала его с щемящей тоской. Если бы только тогда она знала то, что известно ей теперь. Если бы осталась с ним. Но нет, она предпочла тернистую тропу, украшая свой путь к краху красивыми нарядами и материальным благополучием. Ныне все эти дорогие платья, в которых рылась Элис, имели для нее такую же ценность, как лохмотья нищенки.
– Держи. – Элис вернулась к кровати с шерстяным платьем сочного розового оттенка. – Надень это, все поярче станешь. Я хочу посмотреть мастерские, а лежа на кровати ты не сможешь мне их показать.
Впервые за три недели Мириэл заставили расстаться с ночной сорочкой и прилично одеться. Элфвен расчесала волосы хозяйки и увила ее переплетенные косы розовыми лентами. В быстрых движениях девушки сквозило беспокойство, словно она ожидала, что Мириэл вот-вот опять погрузится в сонное оцепенение.
Мириэл покорно подчинялась служанке. Плыть по течению легче, чем бороться с ним, а перепалка с Элис истощила ее силы.
– Уже лучше, – промолвила старушка, оценивая старания Элфвен. – Во всяком случае, теперь ты не похожа на дохлое привидение.
Мириэл поморщилась.
– Внешность зачастую обманчива, – отозвалась она, по инерции продолжая упрямиться.
Чтобы встать с кровати и сделать несколько шагов по комнате, Мириэл пришлось напрячь остаток сил, и теперь она испытывала слабость и головокружение, будто ее душа и впрямь сначала блуждала где-то, а потом, воссоединившись с плотью, растерялась, не зная, как ей управлять телесной оболочкой. Она ухватилась за дверной косяк, ища в нем опоры. Элис, сжав губы в твердой решимости, сунула свою клюку в руку Мириэл.
– Вот, обопрись. Тебе она сейчас нужнее, чем мне. Мириэл взяла палку. Спуск по лестнице оказался еще более тяжелым испытанием. К тому времени, когда она добралась до главной комнаты, ее лоб покрыла испарина. Она уловила аромат луковой похлебки, поднимавшийся из котелка, за которым присматривала одна из женщин, мотавшая пряжу на ручной прялке. При виде Мириэл на ее лице отразилось изумление; заикаясь, она поприветствовала госпожу. Мириэл выдавила в ответ подобие улыбки и медленно заковыляла на улицу.
Ветер забился в складках ее платья и едва не свалил ее с ног. Сохнущие на веревке льняные простыни хлопали, как раздувающиеся паруса на корабле. Солнечный свет больно резанул по глазам, привыкшим за три недели к полумраку. Мириэл охватила паника. Ей хотелось одного – вернуться в дом и забиться в самый дальний и темный угол, какой только она сможет отыскать. Словно почувствовав ее настроение, Элис крепко взяла ее за руку и потащила вперед.
– Раз дошла сюда, значит, сможешь пройти еще немного, – сказала она.
И Мириэл заковыляла через двор, с каждым шагом удаляясь от темной клетки своего лазарета и углубляясь в некогда знакомый и привычный мир. В мастерских ее приветствовали радостными возгласами. Стук станков звучал, как биение сердца, движение челноков напоминало пульсацию крови. Запах немытой шерсти показался ей таким же аппетитным, как ароматы кухни, и Мириэл вдруг почувствовала зверский голод, о существовании которого она даже не подозревала. Элис права, подумала она. Жизнь, пусть и безвозвратно изменившись, продолжается.
Старая женщина наблюдала за ней пристальным, ничего не упускавшим взглядом.
– Вот-вот, – сказала она. – Это то, что тебе нужно.
Двумя днями позже вернулся Роберт, ездивший в одно из отдаленных селений. Мириэл перебралась из спальни на мягкую лавку в мастерской. Элис Лин осталась погостить у нее, взяв на себя роль надсмотрщицы за ткачами.
– Вот уж удивится твой муж, увидев тебя на ногах, – сказала она, когда они услышали во дворе стук копыт и увидели бегущего конюха.
Мириэл что-то буркнула, соглашаясь, и поднялась с лавки. Ее не радовала встреча с мужем. Он ухаживал за ней, пока она болела, и следил, чтобы во время его отсутствия ей был обеспечен хороший уход. Он был ласков и внимателен, опекал ее с бескорыстной самоотверженностью, как считали окружающие, но Мириэл в его докучливых заботах усматривала только эгоизм. Он получил, что хотел, и теперь мог позволить себе быть великодушным. Как будто она прислонилась к скале, думая, что это надежная опора, и слишком поздно обнаружила, что за твердой поверхностью скрывается алчущая пасть, постепенно заглатывающая ее. Он ни разу не упомянул об умерщвленном младенце, ни разу не признал ее право на скорбь. Это был неприятный инцидент, ныне почивший и погребенный в безымянной могиле.
Медленно ступая, она вышла во двор. Роберт, в это время слезавший с лошади, вытаращился на нее и даже забыл вынуть ногу из стремени. Потом его губы раздвинулись в радостной улыбке. Он вытащил ногу из стремени и зашагал ей навстречу.
