Кэтрин Коултер - Ночной ураган
— О Боже, — прошептал Алек, качая головой. Сердце вновь пронзила давняя острая боль, боль, которую он не испытывал много лет.
— Алек! С тобой все в порядке?
Это Джинни… Она что-то говорит, пытаясь вернуть его к настоящему. Рука Джинни на его рукаве… дергает, трясет… Он больше не хотел вспоминать — слишком глубоки раны, нанесенные прошлым. Сердце Алека билось быстро и неровно, дыхание со свистом вырывалось из груди.
На крыльцо вышел еще один старик и с недоумением уставился на карету. Кто он, черт возьми?
— Милорд! Слава Богу, вы дома!
Это, должно быть, Смайт, дворецкий Карриков, служивший в доме с самого детства Алека. Поверенный рассказал ему о Смайте и об экономке, миссис Макграфф.
Обнаженные, буйные, дикие ощущения… нет, не воспоминания, лишь ощущения пронеслись в душе Алека в то мгновение, когда он переступил через порог. Огромный холл, потолки которого вздымались на два этажа, был сильно закопчен, но невредим. И снова ощущения, хаотические и бурные, захватили Алека, некоторые оглушительно-радостные, некоторые трагичные до слез. И Алек понимал, что все они принадлежат ему, хотя и были испытаны много лет назад. Он вернулся домой, чтобы обрести воспоминания, но нашел лишь тени былого… чувства, которые эти воспоминания вызывали.
Алек выругался, громко, цветисто, пытаясь избавиться от них. Джинни и Смайт уставились на него.
— Господи, что случилось? — встревожилась миссис Макграфф.
Джинни быстро выступила вперед:
— Его милость был болен. Но сейчас, очутившись дома, почувствует себя лучше.
— Вы приехали один? — осведомился Смайт, сопровождая их по винтовой лестнице на верхний этаж.
— Почему вы спрашиваете?
— Негодяи, убившие вашего управляющего, все еще скрываются в окрестностях. Говорят, целая шайка, милорд. Они могут быть опасны.
— Вы живете здесь, Смайт? А другие слуги?
Смайт, не переставая говорить о слугах, повреждениях, причиненных замку пожаром, увертках местного судьи, сэра Эдуарда Мортимера, распахнул двери хозяйских покоев.
— О Боже, — выдохнула Джинни, оглядывая роскошно обставленные апартаменты — огромную комнату, словно предназначенную для короля, с тяжелыми занавесями из золотой парчи, массивными темными стульями и диванами, пушистыми богатыми обюссоновскими коврами на полированных паркетных полах. В камине из дорогого датского кирпича горело приветливое пламя. Джинни подошла поближе, чтобы согреть руки, краем глаза наблюдая за Алеком. Он стоял посреди комнаты, неподвижно, словно чего-то ожидая, и выглядел при этом напряженным и измученным. Но, к счастью, эта комната не будила грустных или тревожных воспоминаний, не вызывала к жизни старую полузабытую боль. Алек продолжал стоять, застывший и неподвижный, но мозг ничего не будоражило.
— Слава Господу нашему, — пробормотал он вслух.
Была уже почти полночь, когда Джинни и Алек устроились в огромном кресле у камина. Алек притянул жену к себе на колени.
— Благодарение Богу, пожар едва не уничтожил только восточное крыло. Именно там жил мой управляющий, Арнолд Круиск. Тот, кто убил его, наверняка хотел убедиться, что Арнолд уже не встанет. Я говорил со многими слугами. Они не верят, что убийца или убийцы совершили поджог. Считают, что это скорее всего несчастный случай, говорят, что все в этом поместье слишком любят Грейндж, чтобы пытаться спалить его.
Алек вздохнул, откинул голову на кресло и закрыл глаза.
— В этой комнате ты в безопасности, правда?
Голос жены мгновенно вырвал его из полудремоты, и Алек снова встряхнулся:
— Ты заметила?
— Да. Те воспоминания, которые так ужасно ранили тебя, здесь оставили в покое.
Алек пристально разглядывал жену. Немного пугающе сознавать, что она знает его так хорошо и способна определить, что с ним происходит. Джинни сумела прекрасно обойтись с миссис Макграфф, Смайтом и остальными слугами, жившими в Грейндж. Они, кажется, даже не возражали против того, что Джинни — американка.
Алек не понимал, что именно очевидная тревога жены за него заставляет слуг выполнять любые его приказания.
— Ты ужасно смышленая, так ведь?
— Больше, чем вы представляете, милорд. Она осторожно коснулась губами его шеи.
— Попробуй сказать, что я не права. Тебе являются видения, но беда в том, что ты переживаешь ощущения, которые чувствовал во время того или иного происшествия. Невозможно постоянно испытывать боль прошлого, это ужасно несправедливо. Представляю, как мне было бы тяжело!
— Ты совершенно права. Это по меньшей мере неприятно.
— О Алек, ты просто мастер преуменьшать! Но мне кажется, ты самый лучший на свете человек, и я очень тебя люблю.
Не успело это неосторожное признание слететь с губ, как Джинни захлопнула рукой рот, но слова уже вылетели, и вернуть их назад не смог бы никто на свете. Джинни молча уставилась на Алека, подозрительно, испуганно, чувствуя, как колотится сердце.
Он улыбнулся, очень медленно и нежно, чуть отстранил от себя Джинни, сжал ладонями ее лицо и поцеловал. Дыхание его было теплым, отдающим сладким запахом кларета, который он пил за обедом Язык Алека коснулся ее губ, проник внутрь, и Джинни самозабвенно отдала свой рот, свое тело, всю себя. Огонь пробежал по жилам, когда их языки сплелись в чувственном танце, невыносимый жар медленно заливал ее, собираясь в потаенной расщелине между ног, обжигая томительной болью.
— Алек, — пробормотала она, приникая губами к его губам.
— Ты никогда раньше не говорила, что любишь меня?
— Нет. Я сама не понимала этого. И потом, боялась сказать.
Его руки ласкали ее груди, язык лизал кончики губ, зубы чуть прикусывали розовые бутоны сосков.
— Как ты могла бояться? Ты — моя жена.
— Потому что ты не любишь меня. И никогда не любил. По-моему, ты считал меня чем-то вроде ошибки природы, чудачки, чучела, не разбирающегося ни в модах, ни в нарядах. Подумать только, женщина, мужу которой приходится выбирать ей платья и драгоценности.
— Ты не говорила мне этого раньше, — перебил он, не обращая внимания на ее попытку посмеяться над собой. — Бояться сказать мужу, что любишь его? Боже, какими восхитительными ощущениями это признание наполняет мое сердце, леди Шерард! Мужчина хочет, чтобы его любили, хочет, чтобы его дама отдавалась ему до конца.
«Именно так я и сделала», — подумала Джинни.
— И знаешь, что еще, Джинни Каррик? Ты вовсе не чудачка, не каприз природы. Ты очень милая, добрая беременная леди. И чаруешь меня, завораживаешь, Джинни А сейчас знаешь, что я хочу сделать с тобой, прямо здесь?
Сердце Джинни лихорадочно колотилось, во рту пересохло.
