Людмила Сурская - Проклятая война

— Ну уж нет, мы не договорили, есть ещё третий пункт.

Я морщу носик.

— Третий?

Костя чмокаем меня в него и сжимает мои пальчики в свой кулак.

— Так и есть. В- третьих, все эти слухи пошли от того, что я всем сказал сразу, чтоб без иллюзий: "Это временно. Семью не брошу" И как довесок добавил, что не смогу предать тебя за "Кресты". — Опережая мою взметнувшуюся в изумлении бровь выпалил:- Это для того, чтоб не искали способов переубедить меня. Своего рода надёжный щит и если хочешь — мужская хитрость. Когда мужик захочет обрубить концы, он меньше всего будет думать о благодарности женщине. Или, как я придумывать весомые аргументы защищающие дорогих моему сердцу людей. Поверь, я вынужденно пользовался одним человеком (это моё несчастье), а думал в это время о другом, о тебе. Ты- моя женщина, жена. Самому удивительно, как она может мириться со всем этим. Более того, от неё я это не скрывал и за то время, несмотря ни на какие бабьи увёртки с её стороны, позиций своих не сдал. Я не умею кривить душой, лицемерить. Но не мог я быть неблагодарным за её отношение ко мне. — Заметив складочку перерезавшую мой носик, он заторопился:- Благодарность- не любовь. Ты не можешь упрекать меня за это. У немцев есть "конвои любви" сопровождающие войска. Конечно, при таком наплыве желающих женщин хватает ненадолго. Теряли товарный вид, болезни. Первых отправляли в концлагеря, вторых- расстреливали под забором. — По мне прошла дрожь, Костя машинально прижал меня к себе и продолжил. — У нас в армии всё иначе… так сказать, добровольно… А в 42 году сложилась система военно-полевых жён. Это ж понятно, что необходимость. Люлю, милая, в моём сердце, душе и думах, только ты. Я люблю, люблю и люблю только тебя.

"Многообещающе. Пусть неудачница плачет, кляня свою судьбу". Но я, вместо улыбки, притворно нахмурила лобик и эгоистично желая услышать ещё убедительные речи в свою пользу, заявила:

— Но ты не можешь отрицать, что наши отношения несколько изменились…

— Не буду. Потому что они вышли на более зрелый и надёжный уровень. Жёнушка, моя маленькая, кончай хандрить. Я нёсся к тебе с большим мешком любви. Привёз тебе ароматы Украины: целый чемодан яблок, груш, грецких орехов. Давай улыбнись и вспомни украинские благоухающие сады.

Оставив поцелуй на его виске мечтательно объявила:

— Я хочу вновь побывать там весной.

— Побываешь. Помнишь, как я купал тебя в цветах акации?

Я вздрогнула, он почувствовав это спрятал меня в своих мощных руках. Я как бы извиняясь прошептала:

— Кажется, как будто это было не с нами.

— Люлюсик мой, мы ещё съездим в наш маленький домик. Потерпи. Один рывок и мы выгоним их с нашей земли. Ты приедешь, и я искупаю тебя вновь в том безумном цветочном дыму.

Я уткнулась ему в плечо и заревела. Костя, как ужаленный подскочив рядом, старался успокоить, вытирал слёзы, гладил по голове, говорил всякие ласковые слова и убеждал. что я у него умница. "Боже мой, какая же я дура!"

Хорошо пришла Ада и наткнувшись на чемодан пахнущих Украиной фруктов, завопив:- Папка приехал, — ринулась к нам. Костя еле успел нырнуть под одеяло, укрыв по ходу меня с головой. Обцеловав нас и вдавив, своей кипучей энергией, отца в подушки, она умчалась к приятным сердцу гостинцам.

— Мельница, — улыбнулся он ей вслед.

Я поднялась на локоть и разгладила лучики морщинок в уголках его глаз.

— Устал, а я с глупостями.

— От ваших глупостей я здесь отдыхаю и счастлив до безумия.

Заметив грусть в глубине любимых глаз, спросила:

— Тебя что-то тянет, глаза грустные, как будто не заслуженно обидели?

У него не получалось скрывать от меня свои чувства — они всегда отпечатывались на его лице, отражаясь в его искренних глазах. В нём кипела обида и я это чувствовала. Он был чем-то оскорблён до глубины души, страдал.

Костик с пыхтением зарылся на моей груди.

— Ты всё, моя голубка, про меня знаешь. Есть немного. Я дошёл до Киева, а меня развернули. Я б его мог с ходу взять, время сэкономить, людей сберечь. Так хотелось пройтись по Крещатику, помнишь?

Я замерла: "Так и было!"

— Что теперь?

— Буду командовать Белорусским фронтом. За тем и приехал. Новые задачи, передислокация. По нашим дорогам, это сам по себе подвиг. Да и там больше болот, чем земли. Иногда мне кажется, что она и осталась белой лишь потому, что татарам не требовались болота. Украину они осеменяли с упорством- земля.

Я всё поняла. Когда интересы политики превалируют над судьбой конкретного человека или дела — делается именно так, как что-то само собой разумеющееся… С чрезвычайной ясностью поняла, как в эти минуты нужны ему мои слова утешения.

— Костик, ты не переживай так, в том решении наверняка какая — нибудь политика втиснута. Когда их головами крутит эта капризная дама… В такие минуты от них бесполезно ждать правильных решений.

Он не отпирался.

— Ты угадала. Хрущёв.

— Понятно. Член ЦК должен был войти в Киев первым. К тому же друг Жукова. Между тобой и им он выбрал его. Некрасиво, но практично. Впрочем, зная его… этого следовало ожидать. Хрущёв же везде суёт своих людей, вспомни Киев.

Он потянулся к виску: "Ну у Люлю и память!"

— Может ты и права… Насколько я помню Андрея Власова тоже выдвигали в Киеве Хрущёв с Жуковым. Генерала присвоили. За его раболепство и комендантский взвод, что обслуживал их под Киевом. С назначением Власова командующим 20 армии под Москвой опять хлопотал Хрущёв на сей раз в паре с Тимошенко. И кого породили и вытащили на белый свет- иуду.

Я хлопнула сердито ладонью по одеялу.

— Леший его забери… В конце концов, твоя задача бить этих извергов и какая разница, где ты это будешь делать. Политику умом не осилить. Это болото. Не вешай носа. Ты же знаешь, на Украине сильная полоса укреплений. Они сейчас там застрянут, и будут просить у тебя помощи.

С жаром я принялась целовать его обветренные щёки и гладить ладошкой вздымающуюся грудь. "Вот дурёха! Мужика утешить и пожалеть надо, а я чуть с соплями не сорвалась. К тому же зарубить себе придётся на носу. Он и люди не должны почувствовать мою слабость. Возможно, прав он и виной всему сплетни связанные с его популярностью. А я "тюря" распустилась. Кажется, так легче. Ничего не легче, сердце вокруг пальца не обведёшь. Кто б подсказал, как определить ту грань между ложью и правдой, где б найти такого умного".

Позвонил кто-то из его боевых друзей, пригласил в гости. Пришлось вставать, собираться и идти. Мне это совсем не надо, но Костя твердит своё любимое: "Не удобно Люлю" и мы идём.

Календарь быстро перевернул его счастливые денёчки в жарких ручках жены, и Рутковский вернулся к своим обязанностям. Ставка отвела ему время на перегруппирование сил, подтягивание тылов и техники. Работа велась на ходу: войска не прекращали наступление. Военный совет занимался транспортной проблемой. Но больше всего доставалось тылу. Скот на мясо приходилось перегонять гуртами, аж из Саратовской области. Наступать было всё труднее. После тяжёлых боёв войска поредели. Но не останавливались, перегруппировываясь на ходу, шли вперёд. Перенесли свой командный пункт под Гомель. Но вот в районе западнее Киева было неладно. Он знал об этом, и когда позвонил Сталин аж из Тегерана и приказал ехать к Ватутину, не удивился. Подумал тогда: "Люлю права, но жаль жизни солдат". Картина прояснилась, когда он прибыл в штаб Ватутина, расположенный под Киевом, который совсем недавно был с большими потерями освобождён. Вымотанные, развивая наступление, взяли Житомир. Но на этом, вместо того чтоб двигаться вперёд, замешкались. Не было сил, умения, военного таланта. Гитлер, взбешённый потерей Киева и пользуясь пассивностью фронта, бросил в контрнаступление восемь танковых и семь пехотных дивизий и вновь подмял Житомир под себя. Рутковский много курил. Весьма сложно он себя чувствовал с тем щепетильным поручением Сталина, приехав к Ватутину. Зная его характер, по дороге обдумал, как будет действовать. Но реальность растащила его план по швам. Как не старался, дружеской беседы не получалось. Тот всё воспринимал в штыки. Тогда сказал прямо, что прибыл к нему не расследовать ошибки, а намерен по-дружески помочь. Ведь речь идёт ни о них двух, а о тысячах солдатских жизней. Ознакомившись с ситуацией, он считал, что промах заключался в том, чтоб ответить сильным контрударом, Ватутин продолжал обороняться. Разобравшись и наметив пути преодоления, он попросил Сталина разрешения вернуться в свой штаб. Тот разрешил.