Жаклин Мартен - Сорвать розу
ГЛАВА 58
Согласие Лайзы сдвинуло дело с мертвой точки, и события стали развиваться с такой быстротой, что Шошанна едва успела вернуться в госпиталь до отъезда хозяйки Грейс-Холла.
Обмен состоялся на небольшой ферме недалеко от Гудзона, где металлический забор отделял один контингент от другого. Американский майор коротко переговорил с британским капитаном, после чего американские узники, обносившиеся, бородатые, дрожащие от волнения, прошли одной шеренгой на расстоянии десяти футов друг от друга через брешь в заборе, подошли к двери фермерского дома и зашли в кухню, где для них была приготовлена еда, питье и приличная одежда.
Когда в фермерский дом зашел пятый узник, Лайза, никем не сопровождаемая, не оглядываясь, с коробкой в левой руке и открытой сумкой ручной работы в правой, пошла по направлению к группе британских солдат и офицеров. Она точно рассчитала и подошла к ним, когда десятый узник добрался до фермы.
Дрожа, как и освобожденные, от волнения, она огляделась по сторонам, но не увидела Торна среди британцев.
Словно прочитав ее мысли, британский капитан сказал уважительным тоном:
– Муж встретит вас на нью-йоркской стороне, леди Водсвортская.
Лодка быстро переправилась через Гудзон. Большую часть времени Лайза провела, баюкая Гленниз, время от времени поглядывая в сторону Нью-Джерси. Живот подводило, она не могла понять отчего – то ли от страха, то ли от волнения.
– Торн, Торн, – прошептала она его имя, обращаясь к реке, позволив себе первый раз за эти годы вспомнить, как сильно, как очень сильно она любила его. И он тоже любил ее! Как любил ее… выдержал разлуку и испытание ее упрямым патриотизмом.
Вспомнила, как гневно звучали его слова во время переправы через Гудзон, когда у них для встречи оказалось всего несколько минут за четырнадцать или более месяцев разлуки.
«Делай то, что считаешь нужным, Лайза… но помни, я буду делать то же самое».
Она открыла глаза и в панике схватилась за поручень, вспомнив, что его любовь может превратиться в ненависть, в гнев, в твердую решимость не дать обвести себя вокруг пальца, в тысячу других вещей, которые не предвещают ничего хорошего в будущем.
Лодка причалила, заботливые руки помогли выйти из нее, и она оказалась стоящей на пристани, прижав к себе сумку со спящей Гленниз; матрос нес за ней ее багаж, состоявший из единственной коробки.
Экипаж, стоявший на некотором расстоянии, подкатил к пристани, из него вышел Торн, остановился, глядя на нее и выжидая. Она двинулась навстречу первой.
Лайза шла на ватных ногах, боясь каждую минуту лишиться чувств. Это состояние ошеломило ее – когда это появилось, что она боится Торна?
Даже в ту первую встречу, целью которой было купить замужество у его брата, она так не боялась этого темноглазого, темноволосого незнакомца, как сейчас. Этот мужчина, контролирующий выражение своего неулыбчивого лица… ожидающий ее с неумолимым видом, стал плотью и кровью лорда Водсвортского, а не ее Торном.
Лайза не дошла до него нескольких шагов, когда ее дрожащие коленки подогнулись. Едва не упав, она все-таки выпрямилась и обрела жесткую решимость быть не менее спокойной, чем он.
Она остановилась так неожиданно, что матрос, следовавший с ее коробкой, столкнулся с ней. Она слушала его сконфуженные извинения, с трудом сдерживая слезы, не в состоянии сделать эти последние несколько шагов.
Матрос, бросив коробку в экипаж, повернул назад, поблагодарив за щедрую монету, полученную им. Торн вдруг тоже бросил свою шляпу туда же и побежал к Лайзе, успевшей поставить сумку с Гленниз на землю.
Они обнялись, тесно прижавшись друг к другу и просунув руки под плащи. Его рука, откинув ее капюшон, нежно ласкала шею, затем, приподняв волосы, накрутила локоны вокруг пальцев.
– Лайза. – Он произнес ее имя по слогам. – Лайза, если бы ты знала, как я ждал этого момента…
– Я тоже, – прошептала Лайза в порыве откровенности, которую никогда не позволяла себе раньше, и поняла, что это было правдой. – Все еще люблю тебя, – сказала она удивленно и дотронулась до его щеки. – Мы так давно не виделись. Тот день на Гудзоне был как сказка. Позже мне показалось, что его не было вовсе. Больше ни в чем не была уверена… ни в себе… ни в тебе.
– Конечно, ты любишь меня, – повторил он грубовато. – И я, даже когда очень сердился, никогда не переставал любить тебя. Что мы…
Их разговор прервался требовательным криком, раздавшимся в сумке. Это не было прежнее жалобное попискивание, а настоящий вопль здорового ребенка. Лайза быстро наклонилась и подняла сумку с Гленниз. Торн заглянул в нее.
– Боже мой! Она не похожа на прежнего заморыша. Какая цветущая!
– Конечно, – согласилась Лайза, воинственно вздернув подбородок. – Я же говорила тебе, что Эли бен-Ашер именно тот доктор, который спасет ее.
– Искренне рад. – Торн посмотрел на нее с такой любовью, что Лайза на минуту забыла о лежащей на нее вине.
– Ты не взяла с собой Тилли или кормилицу для малышки?
– Она приедет позже. – Страх и робость снова вернулись к ней. Ей все равно придется скоро сказать ему… почему бы не сейчас? Трусиха, обвиняла она себя. Дуреха! И тем не менее, когда экипаж катил по улицам, а он держал Гленниз на коленях и ее в своих объятиях, Лайза хранила молчание, стараясь продлить эти восхитительные минуты любви и мира.
Прошла вечность с тех пор, как он целовал ее. Тем желаннее это сейчас… волнующее ощущение обоюдного биения их сердец… его руки, гладящие и успокаивающие…
Он почувствовал ее слезы на своих пальцах и немного отклонился от нее.
– Лайза, – сказал он охрипшим голосом. – Лайза. – Увидев, что его глаза тоже стали влажными, она вернулась в его объятия, не столько боясь, сколько не желая испортить это редкое сладостное мгновение.
Дорога от причала до Боуэри-Лейн показалась слишком короткой. Лайза стояла на улице, глядя на дом, в котором они жили с первого дня ее замужества.
– Ты… ты снял ту же самую квартиру? – запинаясь, выговорила она.
– Никогда не переставал платить арендную плату, – ответил он просто. – Мне не хотелось, чтобы ты, однажды вернувшись назад, не нашла здесь своего дома.
Лайза наклонилась над Гленниз, пряча и пылающее лицо, и слезы. О Боже, подумалось ей, с каждой минутой все труднее и труднее сказать ему правду.
Комната, которая когда-то принадлежала Торну, а потом Тилли, была приспособлена теперь под детскую: для того ребенка, о котором ее муж знал. Лайза положила Гленниз в заботливо приготовленную колыбель, накрыла фланелевой простынкой, а сверху одеяльцем из прекрасной английской шерсти.
Торн открыл внутреннюю дверь, и она вошла в комнату, которая когда-то была ее, а затем стала их общей, закрыла глаза, непроизвольно вспоминая прекрасные ночи, проведенные здесь.
