Вера Крыжановская - Торжище брака
В таком положении были дела, когда Тамара получила письмо от госпожи Эриксон, где та писала, что какая-то внутренняя болезнь, которой она страдала уже около года, настоятельно требует серьезной операции.
«Я не знаю, даст ли мне Господь пережить это испытание, — писала Эвелина, — и поэтому мне хотелось бы повидаться с тобой, мое дорогое дитя! Если же нам не суждено больше увидеться, то прими благословение и будь уверена в моей любви как здесь, на земле, так и там, за гробом. Что же касается моих последних советов и указаний относительно воспитания Оли и Гриши, то их передаст тебе Ивар».
Тамара, глубоко взволнованная письмом, решила немедленно ехать в Стокгольм. Магнус одобрил это решение и объявил, что сам думает поехать в Нанси, чтобы испытать лечение гипнотизмом, о целебных чудесах которого он давно слышал.
— Да, да! Поезжай, мой друг! Может быть, Господь облегчит страдание и пошлет тебе здоровье. Но не лучше ли нам ехать вместе? Как только сделают операцию и участь тети Эвелины будет решена, мы оба отправимся в Нанси.
Магнус покачал головой.
— Нет, дорогая моя, я хочу один попытаться вернуть себе человеческие права. Разум говорит, что моя надежда безумна, так как я уже слишком долго живу калекой. Но все равно я решил испытать это лечение! Мне было бы тяжело видеть, что ты переживаешь со мной все перипетии лихорадочного ожидания и очень вероятное горькое разочарование. Позволь мне ехать одному с Фредериком! Ты же иди туда, куда зовет тебя долг и влечет сердце.
После некоторого колебания Тамара подчинилась желанию мужа. Отъезд обоих был назначен через три дня. В Стокгольм послали телеграмму.
Накануне отъезда Тамара укладывала последние вещи. Отложив в сторону с десяток книг, предназначенных для Эвелины Эриксон, она замкнула в бюро несколько ценных безделушек, украшавших ее письменный стол и камин. В эту минуту лакей доложил о приезде Угарина.
Крайне удивленный князь осведомился, что значат эти приготовления к отъезду. Узнав, что супруги разъезжаются в разные стороны на несколько недель, а может быть, даже и месяцев, он сильно покраснел. Сначала его сердце болезненно сжалось при мысли о предстоящей разлуке с Тамарой, так как общество молодой женщины сделалось для него насущной потребностью. Но почти тотчас же беглая улыбка скользнула по его губам.
— Черт возьми! Да это очень похоже на маленький развод, — подумал он.
Увлекаясь с обычным легкомыслием своими предположениями, Угарин быстро подошел к Тамаре и сказал, глядя на нее:
— Да, кузина, уезжайте! Вам необходимо оторваться от своих болезненных грез, от ненормальной жизни, которую вы так долго ведете! Как ни стоите вы выше остальных женщин, рано или поздно в вас должен проснуться женский инстинкт, и голос природы должен открыть ваше сердце для настоящей любви. Стряхните с себя утрированную тяжесть долга, приковывающую вас к человеку, без сомнения, доброму и умному, но… как ни говорите, больному, заставляющему молодую и красивую женщину играть неподходящую роль в жизни!
Тамара, завертывавшая в эту минуту золотого индийского идола, с удивлением посмотрела на него и ответила с легким неудовольствием в голосе:
— Я ничего не поняла из вашей длинной речи, князь. О чем вы говорите? Я вовсе не смотрю на свою жизнь, как на болезненную грезу, а свою долю не считаю обременительной тяжестью.
Ответ был достаточно ясен, но Арсений Борисович уже увлекся долго сдерживаемой страстью. Большие черные глаза его метали молнии, губы дрожали. Наклонившись к Тамаре, он прошептал прерывающимся голосом:
— Вы не хотите понять меня, Тамара! Но я не в состоянии больше молчать и должен, наконец, признаться в чувстве, которое пожирает мое сердце! Я люблю вас — люблю, как безумный, больше жизни, больше всего на свете!… Прими мою любовь и позволь следовать за тобой в Стокгольм.
Он умолк, но его страстный взгляд был с мольбой устремлен на молодую женщину. Бледная, точно очарованная, смотрела Тамара на князя. Сердце сильно билось, и какое-то незнакомое чувство заставляло дрожать все ее существо. Внезапно ей вспомнился сон, виденный во время выздоровления: такая же комната, обтянутая красной материей; вон зеркало, в котором скользнул образ Магнуса, а перед ней стоит Угарин и говорит о своей любви.
Сделав рукой резкий отрицательный жест, она отступила назад и сказала глухим от волнения голосом:
— Перестаньте, князь!.. Вы бредите!.. Любовь без уважения, основанная на попранной чести и приобретенная ценой адюльтера, никогда не может дать счастья.
— Тамара, Тамара!.. Не прибегай к банальным фразам! Не будь жестока в эту минуту, решающую нашу участь, наше будущее… Не приноси нас обоих в жертву смешному предрассудку, пустому призраку долга!
Схватив ее руки, он поднес их к своим губам.
— Сердце тоже имеет свои законы, и ты не имеешь права презирать их!.. Позволь мне любить тебя… Я отдам свою душу и сделаюсь на всю жизнь твоим рабом! В моих объятиях ты возродишься к новой жизни и узнаешь истинное счастье.
Темное облако заволокло глаза Тамары. Она чувствовала, что слабеет под огненным взором Угарина. Этот прерывающийся голос, полный мольбы и любви, причинял ей странное головокружение, которого она никогда раньше не испытывала. О! Если бы эти самые слова он сказал ей гораздо раньше! Тогда он был идеалом ее грез. Она приняла бы его любовь, как верх счастья. Если бы он сказал «Я люблю тебя!» наивному ребенку или молодой девушке, пораженной страшным несчастьем и покинутой всеми, с какой признательностью и любовью бросилась бы она в его объятия и отдала ему свое чистое сердце! Но теперь поздно! Она вспомнила страшную душевную борьбу, результатом которой было то, что образ князя Угарина мало-помалу совершенно изгладился в ее душе. Ее сердце наполнилось страшной горечью, свойственной женщине, оскорбленной любимым человеком. Вырвав у князя свои руки, она отступила назад и смерила Арсения враждебным взглядом:
— Вы слишком много обещаете, князь!.. Что можете вы дать страстно любимой вами женщине, вы, человек женатый? Сначала стыд и бесчестье, а затем презрение и одиночество, когда, наскучив ее обществом, вы без сожаления бросите ее, как ненужную больше вещь… Позор вам, Арсений Борисович, что вы пытаетесь обольстить жену своего несчастного кузена, зная, что он болен и не в состоянии потребовать у вас удовлетворения за нанесенное ему оскорбление!
Я и не думаю отрицать того, что вам некогда выдали наивные глаза пансионерки. Да, было время, когда я вас любила, когда вы были героем моих грез! Вы это знали и не захотели сделать меня своей женой, а тогда мы оба были свободны. Тогда вы равнодушно и презрительно прошли мимо девушки, которая была слишком бедна для вас. Вас привлекало одно богатство, и вы беззастенчиво искали большого приданого. Уже давно я вычеркнула вас из своего сердца и, конечно, не изменю Магнусу, чтобы доставить вам новое развлечение. Я не люблю вас, князь, и никогда не полюблю, так как я вас больше не уважаю.
