Екатерина Мурашова - Звезда перед рассветом
– Да какая разница! – раздраженно воскликнула Люша. – Коли нам это отродье теперь в поезд с собой тащить…
– Не волнуйтесь, – сказал Кашпарек. – Я за ним присмотрю.
– И то хлеб… – вздохнула Люша.
На платформе сразу сделалось тесно от их компании. Капочка два раза пробежала вдоль длинного деревянного строения с часами на башенке, устала и упала на скамейку. Агафон чинно ходил и осматривал все, что попадалось: фонарь, урну для мусора, места общественного пользования, кусты сирени с темно-зеленой к осени, будто жестяной листвой… Владимир стоял неподвижно и, задрав голову, слушал, как звенит холодный воздух от крика далекого еще поезда.
* * *Во всех комнатах сияли электрические огни и звучали детские голоса. «Как раньше, как раньше,» – словно заклинание повторяла Мария Габриэловна и то и дело уединялась в дальней комнатке – вытереть кружевным платочком увлажнившиеся глаза.
Самое большое внимание детей, конечно же, доставалось Марселю. Он ходил с важной миной на круглом лице и как будто бы носил на голове кастрюлю с водой. Георгиевский крест сдержанно светился на свежеотглаженной гимнастерке.
– Мио Дио! Ах, Боже мой! Майн Гот! – все эти возгласы Марсель принимал со снисходительным дружелюбием, и с нотками явно наигранной усталости в сотый раз рассказывал желающим о том, как, проводя разведку, захватил вместе с четырьмя товарищами австрийскую батарею и был награжден за это Георгиевским крестом и чином унтер-офицера.
– Так ты, Марсель, прежде, чем война кончится, пожалуй, и в офицерский чин выйдешь? – допытывались гости.
– Это я и не тороплюсь особо, – растягивая слова, отвечал мальчик.
– Отчего же так?
– Я человек молодой, должен на войне бывалых слушать. А они нынче в офицеры не торопятся. Надобно вам знать, что есть все-таки разница между солдатом и прапорщиком в пешем строю, в бинокль она видна превосходно, так все офицеры с шашками ходят, и немцы прицельно бьют сперва их. А мне еще желательно до победы дожить, гимназию закончить, и вообще помирать рановато. Жалованье офицерское, конечно, вдвое, но я в деньгах не так чтобы уж очень нуждался, а что до славы, так я и нынче командую полуротой, и по производстве разницы не будет…
Дети внимали восторженно, взрослые – со сложными чувствами, Риччи не отходил от кузена и чтобы усадить мальчика за рояль, его пришлось буквально отдирать от Марселя. Просьбы гостей не оказывали на ребенка никакого действия, и повиновался он только после того, как кузен сам сказал ему, что хочет послушать – на фронте, дескать, все больше другая музыка слышна, картечь да снаряды.
Риччи сел, раскрыл ноты и заиграл Гайдна. Музыка плыла как дым над разоренной землей.
Марсель закрыл глаза, вспоминая.
Развороченный артиллерией городок на Волынщине. Жители ушли. Перерыв в боях. Никто толком не понимает: отступаем мы, наступаем или выравниваем фронт. Часть размещается в уцелевших домах. Унтер Чернецов зовет Марселя – в комнате с провалившейся крышей стоит старое фортепиано с огарками свечей в подсвечниках. Ноты лежат на полу, как мертвые птицы с распростертыми крыльями. Одинокий треугольный осколок зеркала в пустой раме на стене, остальные осыпались вниз.
– Ну! – говорит Чернецов, огромный ростовский крестьянин, который однажды в одиночку захватил в плен четверых австрияков.
В осколках зеркала дробится комната и боковым зрением видится какое-то движение.
Марселя настигает видение. Та же комната, полная негромкого жилого уюта. Горят свечи, некрасивая еврейская девушка в темном платье, чем-то похожая на кузину Луизу, неуверенно подбирает простую, но очаровательную в своей простоте мелодию. Потом кто-то вбегает, кричит на непонятном языке. Девушка испуганно вскакивает, ноты падают, большие глаза девушки влажно блестят в темноте…
Отчего-то Марсель точно знал, что сейчас девушки уже нет в живых.
Он поднимает валяющуюся в углу круглую табуретку и садится к инструменту. Пятая часть клавиш не отзывается на его прикосновение. Раненная музыка, спотыкающийся шаг. Бессмертный Реквием Моцарта по погибшей девушке.
Слезы застилают глаза, пальцы вспоминают и играют сами. Какое-то неотчетливое движение сзади. Дрожь в позвоночнике от чужого присутствия. Марсель оборачивается и видит, что комната полна солдат. Все слушают, замерев, иногда шикая друг на друга. Он играет венский вальс, потом, до хруста стиснув зубы, итальянский народный танец, потом «Яблочко», «Шар голубой» и еще что-то услышанное уже в окопах, краем уха… В семье Гвиечелли издавна передается талант к музыкальным импровизациям… Солдаты сначала притопывают, а потом пускаются в пляс, кружатся, как дети, взявшись за руки. Кто-то зажигает огарки, а потом меняет свечу. Звезды смотрят в пролом крыши. Поручик Иващенко, только что вернувшийся в часть после лечения в госпитале, стоит на пороге, поигрывая стеком и желваками на скулах. В похожей на серый мох бороде унтера Чернецова блестят капельки… пота?
Кружится, кружится детский хоровод.
Уже показали кукольный спектакль, попили чаю с настоящим сахаром и бисквитными пирожными (далеко не всем нынче доступная роскошь). Весело сверкают блестки костюмов, переодетая Коломбиной тетушка Катарина веселит самых маленьких. В углу, за кадкой с большой пальмой спрятался Агафон. Вытащить его оттуда невозможно даже насильно – он распяливается об стенки и кадку всеми руками, ногами, спиной и головой, как краб, о котором когда-то рассказывала Риччи и Розе покойная Камилла Гвиечелли.
Вокруг Кашпарека собрались дети постарше и кое-кто из взрослых. Марионетка все время в движении, пародирует гостей и время от времени отпускает рискованные шутки.
Потом слабым, но очень верным голоском поет итальянскую арию Роза, а Энни аккомпанирует ей. Вслед Оля танцует в белом трико и крохотной пачке. В ее гладко уложенных волосах – сверкающий хрустальный венчик, в маленьких ушах сережки-капельки. Несмотря на костюм, танец девушки отчетливо тяготеет не к императорскому балету, а к уличной ковровой акробатике. Растяжка Оли такова, что она может стоя прижать длинную ногу к уху. Дети и подростки клана восторженно повизгивают (все Гвиечелли музыкальны и художественно одарены, но неуклюжи в крупной моторике и к тому же сравнительно коротконоги). Мужчины закатывают глаза. Марионетка и Кашпарек демонстративно отворачиваются и смотрят в окно. Владимир (единственный из малолеток, кто не боится марионетки) разворачивает ее руками к импровизированной сцене и, присев, шипит кукле в ухо:
