Жюльетта Бенцони - Фаворитка императора
На столике у изголовья горела свеча, но в кровати никого не было, только покрывала свисали на пол, как если бы, вставая, маленькая камеристка потащила их за собою. Обеспокоенная Марианна подняла глаза к висевшему над кроватью колокольчику, сообщавшемуся шнуром с ее комнатой. У нее вырвался возмущенный возглас: обмотанный тряпкой колокольчик не мог издать ни единого звука. Ну, это уже слишком! Мало того, что Агата ушла ночью, но у нее еще хватило наглости заглушить колокольчик. Впрочем, куда она могла пойти? На свидание с кем? Не с Гракхом, он у Ринальдо… вряд ли с кем-нибудь из слуг, ибо Агата ни с кем не водилась и, если не была со своей хозяйкой, старалась держаться около донны Лавинии, единственной, к кому она питала доверие в этом доме. Что касается…
Марианна уже направилась к себе, но остановилась, вернулась к кровати и стала задумчиво разглядывать странное положение покрывал. Они могли упасть так, если бы девушку стащили с кровати. Вставая, она не сделала бы такой беспорядок. Напротив, когда уносят неподвижное тело… У Марианны вдруг сжалось сердце. Ужасная мысль пришла ей в голову. Этот онемевший колокольчик, стянутые покрывала, еще горящая свеча… а также пустая чашка у изголовья с характерным запахом знакомой настойки, к которому примешивался другой, более тонкий! Агата ушла не по своей воле. Ее унесли! И Марианна боялась догадаться, кто это сделал.
Всю ее нерешительность как ветром сдуло, так же как и гнетущий страх, не отпускавший ее весь вечер. Она бегом вернулась в свою комнату, с лихорадочной быстротой разобрала закрывавшую панель баррикаду, плотно подпоясалась поверх пеньюара каким-то шарфом, взяла свечу и пистолеты – один за пояс, другой в руку – и направилась по той же дороге, что и утром. Но на этот раз она преодолела ее гораздо быстрей, возбужденная негодованием, заглушавшим инстинкт самосохранения и элементарную осторожность. Ей не пришлось тушить свечу в конце лестницы, ее задул ветер. Он сильно разгулялся с наступлением ночи, но за плотно закрытыми окнами она не ощущала этого. Стало также значительно прохладней. С наслаждением вдыхая свежий воздух, она подумала, что вскоре может пойти дождь. Полная луна заливала все своим светом, но по небу стремительно неслись облака, временами закрывая серебряный диск. Томительная тишина исчезла. Весь парк шумел бесчисленной листвой, поскрипывая ветвями.
Марианна решительно углубилась в грот, пройдя его одним духом, но в тоннеле под холмом умерила шаг, чтобы не обнаружить себя. Там, в прогалине, показался красный свет. Из-за сквозняка в тоннеле было просто холодно, и, охваченная дрожью, Марианна плотно укутала грудь тонким батистом пеньюара. При приближении к выходу сердце у нее забилось быстрее, но она уверенно сжала оружие в руке, припала к скале и осторожно выглянула наружу. Впечатление было такое, словно время изменило свой ход и она внезапно оказалась не в наполеоновской эре, полной грохота, ярости, славы и бурлящей жизни, а в самом глубоком, самом мрачном Средневековье.
У ног статуи, освещенной пламенем двухпудовых свечей из черного воска и двух сосудов, испускавших едкий дым и странный красный свет, на развалинах было устроено нечто вроде алтаря. На нем лежала обнаженная женщина, очевидно, без сознания, ибо она оставалась совершенно неподвижной, хотя и не была связана. На ее животе на небольшой дощечке стояла ваза, напоминавшая церковную чашу. С изумлением и ужасом Марианна узнала Агату. Она затаила дыхание, настолько глубокая тишина царила здесь. Ей показалось, что малейший шорох может вызвать катастрофу.
Перед неподвижной девушкой стоял на коленях Маттео, но такой Маттео, которого Марианна едва узнала. На нем был широко открытый на груди длинный черный стихарь, расшитый странными знаками. Золотой обруч стягивал его пепельные волосы. Теперь это был не молчаливый управляющий князя, а жрец, готовящийся совершить обряд самого кощунственного и самого древнего культа, идущего из глубин веков. Он вдруг начал читать на латыни молитвы, содержание которых не оставило у Марианны ни малейшего сомнения в том, что он собирался делать.
«Черная месса!» – с ужасом подумала она, переводя взгляд с коленопреклоненного Маттео на статую, казавшуюся при подобном мрачном освещении залитой кровью. Когда-то в Селтоне, роясь на полках библиотеки, она нашла запыленную старинную книгу с описанием потрясшей ее омерзительной церемонии. Без сомнения, когда закончит свою святотатственную молитву, Маттео принесет своей богине занявшей тут место самого Сатаны, избранную жертву. Это значит, что он овладеет ею, а затем окропит ее тело кровью только что зарезанного животного или даже человека, подтверждением чему является длинный нож с мрачно сверкавшим лезвием, лежавший у ног Люсинды. Если только он не зарежет несчастную Агату, что было вполне вероятно, ибо никаких других признаков жизни в прогалине не замечалось.
Сейчас Маттео, безусловно, находился в трансе. Произносимые им слова стали неразборчивыми и походили на какое-то отвратительное жужжание, вызвавшее у Марианны гадливость. Расширившимися от страха глазами она смотрела, как он отставляет в сторону вазу, покрывает поцелуями тело бессознательной девушки и хватает нож. У Марианны помутилось в глазах, но каким-то чудом она тут же овладела собой. Выйдя из укрытия, она сделала несколько шагов, подняла руку, хладнокровно прицелилась и нажала курок.
Оглушающе прогремел выстрел… Маттео вскочил, уронил нож и блуждающим взглядом огляделся вокруг себя. Он не был ранен, так как Марианна целилась в статую, но он испустил ужасный вопль, заметив, что у Люсинды исчез подбородок. Обезумев, он бросился к ней, но ледяной голос Марианны заставил его остановиться.
– Стойте, Маттео, – сказала она, отбросив ставший бесполезным пистолет и доставая из-за пояса другой. – Я могла бы убить вас, но мне не хочется лишить вашего хозяина такого верного слуги. Тем не менее, если вы не послушаетесь, вторая пуля предназначена вам. И вы могли убедиться, что я всегда попадаю в цель. Я изуродовала вашу дьяволицу, следующая пуля найдет вас. Возьмите Агату и отнесите в ее комнату. Это – приказ, повторять не буду! – И она угрожающе повела дулом пистолета в его сторону. Но смысл сказанных ею слов, похоже, не дошел до него. С безумными глазами и перекошенным ртом он полз на четвереньках по развалинам, пытаясь встать. Острые камни и колючки кустарника оставляли его совершенно бесчувственным. Он действительно казался жертвой чудовищного транса, и по мере того, как он приближался, Марианне становилось все более жутко при мысли о том, что ей придется сделать, чтобы защититься от этого человека, силы которого, очевидно, удесятерились: стрелять в упор!
