Диана Гэблдон - Чужеземец
Мне было не смешно. Я видела Джека Рэндалла в новом, еще более отталкивающем свете. Джейми потер шею и уронил руку на луку седла.
— И я собрал остатки мужества и сказал ему: нет. Я сказал это громко, и добавил самые разные грязные оскорбления, какие только смог вспомнить, и кричал это во всю глотку. — Он поморщился. — Я просто боялся, что могу передумать, поэтому пытался отрезать себе все пути назад. Хотя не знаю, — добавил он задумчиво, — есть ли тактичный способ отказаться от подобного предложения.
— Нет, — сухо согласилась я. — И полагаю, что он не пришел бы в восторг, что бы ты ни говорил.
— Он и не пришел. Он ударил меня по губам, чтобы я заткнулся. Я упал — слабый еще был — а он стоял надо мной и просто смотрел на меня. У меня хватило ума даже не пытаться встать, и я лежал, пока он не крикнул солдат и не приказал отвести меня в камеру. — Джейми покачал головой. — У него даже выражение лица не изменилось, а когда меня уводили, он сказал: «увидимся в пятницу», как будто мы собирались обсуждать деловой вопрос или что-то в этом роде.
Солдаты отвели Джейми не в ту камеру, где он сидел с тремя другими заключенными, а в небольшую камеру-одиночку, чтобы он дожидался утра пятницы, ни на что не отвлекаясь, кроме ежедневного посещения тюремного врача — тот перевязывал ему спину.
— Он был не особенно хорошим доктором, — рассказывал Джейми, — но очень добрым человеком. На второй день он принес мне не только гусиный жир и уголь, но еще и небольшую Библию. Она принадлежала заключенному, который умер. Сказал, что насколько он понял, я папист, и он не знает, найду я утешение в слове Божьем или нет, но по крайней мере смогу сравнить свои страдания со страданиями Иова. — Джейми засмеялся. — Как ни странно, я нашел в ней утешение. Нашего Господа тоже бичевали, и я мог радоваться, что меня потом никуда не потащат и не распнут. С другой стороны, — рассудительно добавил он, — нашему Господу не пришлось выслушивать от Понтия Пилата непристойных предложений.
Джейми сохранил эту Библию. Он порылся в седельной суме и протянул ее мне. Потрепанный томик в кожаном переплете, дюймов пяти в высоту, напечатанный на такой тонкой бумаге, что слова просвечивали насквозь. На форзаце было написано:
АЛЕКСАНДР УИЛЬЯМ РОДЕРИК МАКГРЕГОР, 1733-.-
Чернила выцвели и расплылись, а переплет покоробился, словно книга не раз промокала.
Я с любопытством повертела томик в руках. Хоть и маленький, но, видно, что-то в нем есть, раз Джейми хранит его во всех своих странствиях и приключениях последних четырех лет.
— Я никогда не видела, чтобы ты читал ее, — протянула я Библию назад.
— Да нет, я ее не для этого храню, — сказал Джейми, аккуратно разгладив край потертого переплета и пряча книгу на место. Он похлопал по суме. — У меня есть долг Элику Макгрегору, и я надеюсь однажды его уплатить.
— Да, так вот, — вернулся он к прерванному рассказу. — Наступила пятница, и я даже не знал, радуюсь этому или сожалею. Ожидание и ужас были, пожалуй, хуже, чем неминуемая боль, как мне тогда казалось. Но когда дошло до дела… — И он сделал этот свой странный жест плечами, расправляя рубашку на спине. — Ты сама видела шрамы, так что знаешь, каково оно было.
— Только из рассказа Дугала. Он говорил, что был там.
Джейми кивнул.
— Ага, был. И отец тоже, только тогда я этого не знал. Меня волновали только мои проблемы.
— О, — медленно произнесла я, — и твой отец…
— Ммм. Тогда оно и случилось. Некоторые потом говорили, что где-то на середине порки решили, что я уже мертв. Полагаю, отец тоже так подумал. — Джейми замялся, а когда продолжил, голос его опять звучал хрипло. — Дугал рассказывал: когда я обмяк, отец издал какой-то негромкий звук и приложил руку к голове. И упал, как камень. И больше не поднялся.
В вереске суетились птицы; птицы заливались и среди все еще темных листьев деревьев. Джейми ехал с опущенной головой, я не видела его лица.
— Я не знал, что он умер, — тихо произнес Джейми. — Мне сказали только через месяц, когда решили, что я уже достаточно окреп, чтобы перенести это. Поэтому я не похоронил его, как должен сделать сын. И даже никогда не видел его могилы — потому что боюсь возвращаться домой.
— Джейми, — прошептала я. — О, Джейми, дорогой.
После довольно долгого молчания я сказала:
— Но ты не можешь — ты не должен! — чувствовать себя ответственным за это. Джейми, ты ничего не мог сделать или изменить.
— Нет? — спросил он. — Возможно, и нет. Хотя я до сих пор думаю, случилось бы это или нет, выбери я другое. Но это знание не очень-то помогает изменить чувства. А я чувствую себя так, словно довел его до смерти собственными руками.
— Джейми… — начала я и беспомощно замолчала. Он некоторое время ехал молча, потом выпрямился и расправил плечи.
— Я никому об этом не рассказывал, — отрывисто бросил он. — Но подумал, что ты должна знать — я имею в виду, про Рэндалла. Ты имеешь право знать, что лежит между ним и мной.
Что лежит между ним и мной. Жизнь хорошего человека, честь девушки и непристойное вожделение, которое находит отдушину в крови и страхах. И, подумала я (и мой желудок опять сжался), теперь на весах лежит еще кое-что. Я…
Только сейчас я начала понимать, что чувствовал Джейми, скорчившись на окне кабинета Рэндалла с незаряженным пистолетом в руках. И начала прощать его за то, что он сделал со мной.
Словно прочитав мои мысли, Джейми спросил, не глядя на меня:
— Ты знаешь… в смысле, может, теперь ты понимаешь, почему я решил, что тебя необходимо выпороть?
Я помолчала, прежде чем ответить. Да, я поняла, но это еще далеко не все.
— Я понимаю, — медленно сказала я. — И за это я тебя прощаю. Чего я простить не могу, — и мой голос невольно зазвенел, — так это за то, что ты этим наслаждался!
Он склонился вперед, вцепился в луку седла и захохотал, и хохотал долго, сбрасывая напряжение, а потом тряхнул головой и повернулся ко мне. Небо уже заметно посветлело, и я видела его лицо, осунувшееся, напряженное, но веселое. В тусклом свете царапины на щеке казались черными.
— Наслаждался! Сасснек, — задыхаясь, произнес Джейми, — ты даже не представляешь себе, как я этим наслаждался! Ты была такой… Господи, ты выглядела просто прелестно. Я так разозлился, а ты так свирепо сражалась. Я не хотел делать тебе больно и одновременно так хотел… Иисус, — сказал он, вытирая нос. — Да. Да, я действительно этим наслаждался. Кстати, раз уж мы об этом заговорили, — добавил Джейми. — Ты мне должна за вынужденную сдержанность.
Я опять начинала злиться, щеки жарко запылали в прохладном рассветном воздухе.
