Жюльетта Бенцони - Прекрасная Катрин
До поздней ночи солдаты Бернара-младшего трудились, чтобы превратить старый двухсотлетний замок хоть в некое подобие уютного жилища. К счастью, в обозе Арманьяка нашлось достаточно ковров, покрывал, простыней и прочих вещей, необходимых для комфортной жизни. Вскоре удалось привести в порядок большую залу на первом этаже и три спальни на втором. Большие деревянные кровати, на которых могли бы без труда разместиться пятеро человек, были застелены матрасами и выложены подушками; стены задрапированы тканями. В одной спальне устроились Арно и Катрин, вторую отдали Изабелле де Монсальви, Саре и младенцу, в третьей поселили Мари и старую Донасьену, которая не пожелала расставаться со своими господами. Бернар и его люди разбили лагерь в громадном дворе. Что до дряхлого сира де Кабана, то он никогда не жил в замке, предпочитая ему донжон, где для него была устроена комната. Именно поэтому здесь царило такое запустение, а главная зала, отведенная для солдат гарнизона, поражала необыкновенной грязью. Однако нескольких громогласных приказов Бернара оказалось довольно, чтобы совершилось маленькое чудо. Замок преобразился. Арно также не терял времени даром: Катрин слышала, как он бешено понукал солдат, обходя оборонительные сооружения. В крепости были запасены дрова, и потому в первый же вечер удалось протопить все камины.
Когда Катрин наконец вошла в спальню, где ее поджидал муж, она валилась с ног от усталости. И на душе у нее было пасмурно. Она без сил опустилась на узкую каменную скамеечку, стоявшую в амбразуре окна, блуждая взором по двору, где полыхали костры – солдаты готовили себе ужин. Пламя отбрасывало зловещие блики на повешенных, которые качались на цепях прямо над шелковыми роскошными палатками, предназначенными для Бернара и его рыцарей. Молодая женщина, вздрогнув, плотнее закуталась в меховую пелерину.
– Что ты делаешь, Катрин? – спросил Арно, не поднимаясь с постели. – Отчего не идешь ко мне?
Она ответила не сразу. Как зачарованная, смотрела она на бук, ставший виселицей для пяти несчастных, ощущая невероятную усталость от жизни, где на каждом шагу сталкивалась со страданием и жестокостью. Сколько крови! И нет ей конца! Люди превратились в зверей, и даже красота природы была бессильна стереть следы их злодеяний. В этой крепости, в которой она надеялась обрести счастье и покой, ей вновь грубо напомнили о безжалостном времени, о войне, где жизнь человеческая не стоила почти ничего. Как грезить о любви и мире под сенью виселицы?
– Эти повешенные, – сказала она, – нельзя ли…
Из-за цветных занавесок кровати показалась сначала голова Арно, а затем и все его обнаженное смуглое тело. Он всегда ложился спать нагишом. Решительно направившись к жене, он поднял ее обеими руками и быстро понес к постели.
– Я же сказал тебе: иди ко мне, Катрин! Ты обязана подчиняться, я твой супруг. Не забивай себе голову пустыми мыслями и не сокрушайся так об этих людях. Завтра я прикажу похоронить их, чтобы доставить тебе удовольствие, хотя, можешь мне поверить, они того не стоят: ведь это же тюшьены[15] епископа де Сен-Флура, который прикармливал их и отвел им целый квартал в своем городе. Время от времени достойный прелат натравливает своих разбойников на приглянувшийся ему замок или деревню, чтобы прибрать к рукам, но это ему редко удается. Как правило, дело заканчивается тем, что кого-нибудь из этих мерзавцев вздергивают, и все стихает до следующего раза. К счастью, эти люди уже не так опасны, как были во времена знаменитого мятежа, но натворить бед вполне способны…
Внезапно он умолк. Рассказывая Катрин о тюшьенах, он раздевал ее и расплетал волосы, чтобы обмотать ими собственную шею, как любил делать перед их близостью. В спальне царил полумрак, и он привлек к себе жену, запустив руки в роскошные кудри, отливающие золотом, и жадно вглядываясь в ее лицо.
– Я хочу видеть твои глаза, – сказал он нежно, – когда мы любим друг друга, они бледнеют, становятся почти светлыми.
– Послушай, – прошептала Катрин, – я хотела сказать тебе…
– Молчи! Забудь обо всем! Не думай больше об этом. Я люблю тебя! Нас в мире только двое – ты и я… Мы одни во всей вселенной. Бернар верно сказал, что ты цветок любви и драгоценнейшее из сокровищ, а ведь он судил о твоей красоте только по лицу, он не знает, сколько прелестей таит твое тело. Как же я люблю тебя, Катрин! Люблю до безумия, люблю до смерти!
Слезы, которые Катрин так долго сдерживала, вдруг полились ручьем.
– До смерти? Смерть грозит мне, а не тебе. Мари сказала, что я не выйду отсюда живой, что она убьет меня…
Руки Арно крепче обхватили ее голову. Он нахмурил брови, а затем расхохотался.
– Я порой спрашиваю себя, кто из вас обеих глупее? Эта несчастная дурочка, которая говорит невесть что, лишь бы отравить тебе жизнь, или ты, верящая словам Мари, будто это Святое Евангелие? Мари слишком хорошо меня знает и не осмелится пакостить всерьез.
– Но если бы ты ее слышал…
– Вот что, Катрин, довольно! – жестко сказал Арно, но руки его скользнули вниз, и он обхватил жену за талию. – Я уже велел тебе забыть обо всем этом! В мире нет никого, кроме меня и тебя, понимаешь? И этот мир принадлежит только нам двоим…
Катрин не ответила. Мир принадлежит им двоим? В соседней спальне дремала Изабелла, чутко прислушиваясь к дыханию ребенка. Здесь же была и Сара, которая не желала отдавать Мишеля на попечение бабушки, отстаивая свои права няньки зубами и когтями. Цыганка прекрасно понимала, как хочется Изабелле отнять сына у Катрин, и она решила противостоять этому всеми силами. А в другой спальне находилась Мари, и Катрин с горечью думала, что окружена женщинами, мечтающими обездолить ее: одна покушается на сына, вторая – на мужа. А Арно пытается убедить ее, что, кроме них двоих, никого в мире нет!
– Не ускользай от меня, – проворчал Арно, – когда мы вместе, ты должна думать только о нашей любви…
Он стал целовать ее в холодные дрожащие губы. Она закрыла глаза, тщетно пытаясь сдержать слезы. Арно, выругавшись сквозь зубы, воскликнул в ярости:
– Ладно, плачь! Сейчас я избавлю тебя от всех глупых мыслей!
И он обрушился на Катрин с такой неистовой страстью, что она действительно забыла обо всем: оглушенная и ошеломленная этими грубыми стремительными ласками, она испытывала вместе с тем доселе неведомое наслаждение. Она задыхалась, изнемогая от желания, стонала и вскрикивала, призывая к себе Арно, полностью подчинившись его воле, томясь от нетерпения слиться наконец с ним в единое целое. И когда она затихла, усталая и умиротворенная, он прошептал с нежной насмешливостью, торжествующе улыбаясь:
