Бренда Джойс - Преследование
Она то и дело задавалась вопросом: наступит ли когда-либо день, когда все они станут настоящей семьей? Все, что требовалось от Саймона, — это принять Люсиль в качестве собственной дочери и сделать ее, Амелию, своей женой.
Погрузившись в эти мысли, она почувствовала, как ее радость понемногу исчезает. Саймон еще не признался ей в любви. С одной стороны, его действия говорили красноречивее всяких слов. Но с другой — он никогда не упоминал о будущем, никогда не высказывал желания снова жениться. И это так беспокоило Амелию! Впрочем, она понимала, что сейчас Саймон находился не в том положении, чтобы просить какую-либо женщину стать его женой.
Грохот сковородки вывел Амелию из состояния мечтательной задумчивости. Она посмотрела на карманные часы. Саймона не было дома весь день, и он до сих пор не вернулся. Ужин должны были подать в семь вечера, как обычно, а до этого времени оставалось лишь четверть часа. Саймон не известил, что задержится, так что она ожидала его в любую минуту.
Встревоженная, Амелия резко опустилась с небес на землю. То радостное сияние, которое она носила в себе весь день, стало стремительно угасать. Саймон даже не удосужился сказать ей, что будет отсутствовать весь день. Впрочем, не в его привычках было докладывать ей о своих перемещениях.
Она вешала передник на стенной крючок, когда в кухню пришел Фред. Амелия взглянула на него:
— Его светлость уже вернулся?
— Нет, мисс Грейстоун, его пока нет.
Амелия еще больше встревожилась. Выйдя из кухни, она заглянула в столовую, как делала это каждый вечер. Стол был превосходно сервирован. В центре красовался букет из белых и желтых роз.
И вдруг перед мысленным взором Амелии предстал Саймон, сидящий во главе стола, в бархатном сюртуке бронзового цвета… Мальчики в своих синих нарядных сюртучках сидели по левую руку от него. А по правую руку Амелия неожиданно увидела саму себя в своем новом платье из розовой камчатной ткани…
Она замерла, изумленная этими нереальными грезами, а потом вдруг рассердилась на саму себя. Да что это с ней такое? Всему свое время и место. До тех пор пока Саймон не освободится от шпионской службы, ей придется забыть о своих мечтах.
Амелия вышла из столовой и поспешила в вестибюль. Было уже без пяти семь. Она подошла к парадной двери, возле которой стоял швейцар в ливрее, и выглянула в одно из расположенных поблизости высоких арочных окон. Кареты Саймона не было видно.
— Мисс Грейстоун!
Амелия обернулась на пронзительный крик и увидела миссис Мердок, которая, спотыкаясь, неслась вниз по лестнице. Паника явственно слышалась в голосе гувернантки, лицо которой было мертвенно-бледным.
— Миссис Мердок, что случилось? С кем-то несчастье?
— Мисс Грейстоун, я не могу ее найти! — на ходу, несясь к ней через весь зал, прокричала миссис Мердок.
Сердце Амелии дрогнуло.
— Кого вы не можете найти?
Задыхаясь, миссис Мердок прохрипела:
— Малышка исчезла! Я искала ее повсюду! Я оставила ее спящей в колыбели, но сейчас ее там нет — ее похитили, мисс Грейстоун, похитили прямо из кроватки!
Амелия в замешательстве смотрела на гувернантку, не веря своим ушам. Люсиль исчезла? Люсиль похитили? Нет, в это невозможно, было поверить!
— Миссис Мердок, возможно, мальчики забрали ее к себе!
— Я проверяла везде, — зарыдала миссис Мердок. — Люсиль исчезла!
И тут понимание происходящего навалилось на Амелию, а потом ее придавил панический ужас.
Нахмурясь, Саймон откинулся на спинку сиденья своей кареты, колесящей по окрестностям Мейфэра. Предпринятые днем попытки добыть сведения, которые могли бы задобрить его французских хозяев, окончательно и бесповоротно провалились. Саймон заезжал к Бедфорду, Грейстоуну и Пенроузу — именно в таком порядке. Но так и не смог разузнать ничего ценного, что помогло бы Пишегрю во время наступления на позиции союзников во Фландрии.
Виски мучительно ныли, и Саймон потер их, чтобы ослабить боль. Уже два дня прошло с тех пор, как он встречался с Марселем и Трейтоном. Отпущенное ему время истекало. Если бы он и получил какие-либо тайные сведения, потребовалось бы по меньшей мере двадцать четыре часа, чтобы передать эту информацию французам на линию фронта. Скорость передачи сведений зависела главным образом от погоды, но также и от работы сети курьеров внутри Франции. В любую минуту французы могли начать продвижение в Турне. Саймон был в отчаянии.
Угроза Марселя была более чем очевидной: прежняя камера в парижской тюрьме уже ждала Саймона, если он не сможет снабдить французов столь необходимыми им агентурными сведениями. И как бы ни пугала Саймона эта угроза — а он прекрасно знал, что не переживет еще один тюремный срок, — теперь его прежде всего назойливо преследовали мысли о Томе Трейтоне.
«Передайте мои приветы Сент-Джасту — и его прелестным детишкам»…
Этот ублюдок посмел угрожать его детям! К горлу подкатила тошнота, и Саймон резко распахнул окно кареты.
Трейтон решил использовать детей в качестве рычагов давления на него. И это делало его злейшим врагом.
Уже не в первый раз Саймон обдумывал идею устроить встречу с Томом один на один. Саймон знал точно: если бы ему это удалось, Трейтон не ушел бы с этой встречи живым…
Образ Амелии ярко вспыхнул перед глазами. Она не сомневалась в его благородстве, но Саймон безжалостно и хладнокровно думал о том, чтобы убить человека.
Амелия сказала, что поймет, если он сделает все что угодно ради защиты детей, но на самом деле она ничего не понимала.
И перестала бы любить его, если бы когда-либо поняла…
Однажды правда раскроется, и Амелия будет потрясена той метаморфозой, которая с ним произошла.
И когда этот день наступит, она сбежит от него, объятая ужасом. Саймон уставился в окно невидящим взором, задаваясь вопросом: сможет ли он вынести жизнь, в которой уже не будет Амелии? И гадая, смогут ли вынести такую жизнь его дети.
Саймон знал, что, пока Трейтон жив, Саймону придется плясать под французскую дудку. А еще он обладал особо ценной информацией, к которой он мог прибегнуть, если бы не осталось иного выбора. Саймон мог сообщить Дюку, что несколько человек, включая Уорлока, знают, что он и есть Марсель, и используют его в своих играх…
Но сейчас было еще слишком рано разыгрывать свою лучшую и последнюю карту. А эта карта действительно стала бы для него последней, ведь, как только он предал бы Уорлока — а в его лице заодно и свою страну, — пути назад уже не было бы.
Саймон осознал, что его карета давно остановилась. Открывая дверцу, он почувствовал, как на него постепенно накатывает волна теплоты. Он не мог дождаться, когда войдет в свой дом, приветствуя своих сыновей, увидит Амелию и притворится — хотя бы на некоторое время, — что это его обычная жизнь.
