Янтарный след - Елизавета Алексеевна Дворецкая
– Ингве, не молчи! – Я подбежала, упала на колени возле него и ухватила его за сложенные руки. – Ты хочешь убить меня! Пока ты такой печальный, во всех мирах не настанет лето. Ты хочешь вызвать Великанскую Зиму уже сейчас? Расскажи, что случилось? На тебя навели порчу?
– На него навели любовь, – коротко бросил Скирнир, вздыхая. – Я знал, что сидеть на главном престоле ему пользы не принесет. Но чтобы такое…
– На главном престоле? – Я взглянула на него, не выпуская руки Фрейра. – При чем здесь престол?
В мыслях мелькнул Один – не подстроил ли он какую пакость?
– Три дня назад тучи разошлись, и он увидел с престола… ну, в общем, кое-кого увидел, – уклончиво ответил Скирнир. – Ты же знаешь, оттуда хорошо видно все девять миров…
– Что такое он увидел с престола, что заболел от этого зрелища? Какое чудовище? Может, он видел, как Локи забавляется с очередной ётуншей, такой мерзкой, что ему теперь все женщины не милы?
– Ой, перестань! – Фрейр отнял у меня свою руку и ладонью закрыл мне рот. – Ты только сильнее меня терзаешь.
– Я терзаю? – Я оттолкнула его ладонь. – Тогда расскажи мне, в чем дело. Ну же, Ингве, не упрямься! Кому еще ты можешь довериться, как не мне? И кто тебе поможет в любой беде, как не я?
– Я видел… одну девушку… – прошептал он, не глядя на меня и свесив голову, так что волосы упали и закрыли его лицо. – Оттуда, с главного престола, видно все миры… Она была где-то очень глубоко, в нижних мирах… Но было похоже, как будто там живет белая звезда… Она была такая…
Он тяжело сглотнул; я снизу заглянула ему в лицо. Его глаза были закрыты, в лице отражалась лихорадочная тоска и томление.
– Я видел ее только какие-то мгновения, но и сейчас вижу как наяву. У нее волосы цвета серебристой метели и вьются, как крыло самой зимы. Брови темные и пушистые, как две куницы, а глаза… – он задохнулся, вспомнив о глазах, – зеленые и сверкающие, как… как роса на болотном листе. Там было темно, но от нее исходил свет. Она осветила мою душу… я никогда такого не переживал. Мало сказать, что она красивая… В каждой черте ее живет сама красота. Где она – там моя жизнь. Я больше не смогу жить, зная, что где-то она есть, но не со мной.
– Но кто же это? – в изумлении прошептала я.
– Не знаю. Тучи сошлись, и она пропала. Я не понял, что это был за мир. Где-то далеко внизу. Как мне теперь быть? – Фрейр с трудом поднял голову и убрал волосы с лица. Даже сейчас он был красив до безумия, и хотелось перевернуть небо и землю, лишь бы убрать страдание, затеняющее свет его лица. – Мне трудно дышать. Не знаю, как объяснить. Все время вижу ее перед собой, вся моя кровь жаждет быть с ней, а оттого, что ее нет, мне больно. Можешь придумать что-нибудь? – Он взглянул мне в глаза, и боль его взгляда ранила меня как меч.
За считаные мгновения и я сама потускнела: мое платье стало бурым, как сгнившая зелень, в лунных волосах зашуршали сухие листья. Лицо Фрейра немного оживилось: он понял, как выглядит сам, и стал выбирать мертвые листья из моих волос. Касание его руки мне всегда приятно, и мне полегчало, в волосах проклюнулись пушистые почки вербы. Наверное, это было забавное зрелище: по губам Фрейра скользнула тень улыбки, но тут же он вновь погас.
– Сделай что-нибудь, чтобы я мог хотя бы вздохнуть, – попросил он, поглаживая меня по щеке.
Со вздохом я встала на ноги, зашла ему за спину, положила руки ему на голову и тихо запела.
Асы чего только не болтают о нашей близости, мол, мы любим друг друга не как брат и сестра. Но им просто не под силу понять природу нашей связи. Мы не просто близнецы – нас создала одна и та же стихия, а разница между его мужской и моей женской природой не разделяет нас, а неизбежно соединяет в одно целое. По отдельности мы бы просто утратили и силу, и смысл своего существования. Мы двое – отражение друг друга в зеркале вечности. Каждый хотел бы иметь такое отражение – безупречно прекрасное и во всем равное себе, ибо и в красоте своей мы безупречно равны. Но дано это счастье во всей вселенной только нам двоим.
Всем прочим существам на свете мы даруем их любовь и страсть – я и Фрейр. Мы полны любовью, она составляет нашу кровь и дыхание. Наша любовь, отважная и неукротимая, прорастает первыми цветами сквозь последний снег на холодной земле. Избавиться от нее мы не можем – это означало бы перестать жить. Я не могу вылечить его от любви, могу лишь сделать ее не такой болезненной. Я пела, перебирая его длинные волосы, поглаживая его по лицу, забирая боль и вкладывая взамен надежду. Это мне не трудно: где я, там надежда. Ее нет только там, где человек отворачивается от меня, убоявшись возможной боли, но тем закрывает для себя и дверь к счастью.
Мои усилия не пропадали даром: бледность и тоска уходили, лицо Фрейра посвежело. Когда он открыл глаза, они снова были серовато-зеленого цвета, который я так люблю. От радости я не удержалась и поцеловала его, но он едва заметил. Его мысль устремилась по новому пути, и после недавнего провала в бездну это уже было благо.
– Послушай, – он наклонился вперед, его взгляд стал сосредоточенным. – Но она же мне не померещилась. Она где-то есть. Ее можно найти. Только – как?
Держа его за руку, я задумалась. Нижний мир… какой-то из нижних… мы не можем туда проникнуть, не можем даже заглянуть. Для этого нужна помощь того, кто это умеет… Того, чья суть в том и состоит, чтобы открывать ворота в иные миры…
– Пойдем! – Не выпуская руки Фрейра, я встала. – Я знаю, кто нам поможет, и он должен мне услугу.
Мы вышли из дома, Скирнир увязался за нами. Скирнир – человек, но отец его, большой почитатель брата, с рождения посвятил сына Фрейру, и теперь он почти живет у него.
Снаружи шел холодный нудный дождь, Суль укуталась в облака и не желала даже выглянуть.
– Видишь, что ты натворил? – попрекнула я брата, кивнув за вал Асгарда. – Посмотри, и в Мидгарде дождь, уныние и слякоть, и в
