Джилл Барнет - Великолепный
Клио, словно шаровая молния, подлетела к постели и сорвала с рук Меррика присосавшихся к нему отвратительных скользких червяков.
– Я предупреждала – не прикасайтесь к графу! – заорала она на эскулапа и принялась швырять в него пиявки – одну за другой. – Никто не смеет сверлить у него в голове дырки и высасывать из него кровь! Вы не смеете его трогать, понятно?
Она схватила эскулапа за шиворот, но тот оказался таким же скользким, как любезные его сердцу пиявки, ловко вывернулся у нее из рук и в страхе выбежал из комнаты.
Клио стояла на лестнице и, обхватив себя руками за плечи, кричала ему вслед, как сумасшедшая: – Убирайся отсюда! Вон! Вон! Вон!
Время обрело странное качество, казалось, оно остановилось. Можно было подумать, что на него повеяла ледяным дыханием зима и окончательно его заморозила. Клио продолжала выполнять свою ежедневную привычную работу – каждое утро она умывала, одевала и кормила Меррика, а потом с помощью Роджера и сэра Исамбара выносила его на солнышко – если, конечно, день был погожий.
Как-то раз она даже упросила рыцарей усадить Меррика на его боевого коня. Она готова была пойти на все, лишь бы вернуть мужу угасшее сознание. Ведь он находился от нее так близко – на расстоянии вытянутой руки, а потому не следовало пренебрегать даже малейшей возможностью заставить его наконец-то это осознать.
Когда созерцание пустых стеклянных глаз Меррика становилось для нее невыносимым, Клио занималась хозяйственными делами – следила за тем, чтобы слуги вытряхивали пыль из ковров и гобеленов, кормили многочисленных гончих и борзых, бродивших по двору, и вовремя отдавали постельное белье в прачечную при замке. Кроме того, она следила за заготовлением припасов на зиму, – короче, старалась изо всех сил как-то себя занять, чтобы не думать постоянно об одном и том же – о плачевном состоянии мужа.
При этом большую часть дня она проводила, как во сне, не обременяя себя излишними размышлениями и действуя с автоматизмом хорошо отлаженной машины. В сущности, жизнь, которую она вела, представляла своего рода бесконечное сражение – с душевной болью, опустошенностью и неутихающей скорбью, терзавшей ее после гибели ребенка. А самым невыносимым было ежедневно видеть любимого человека, в котором от былого Меррика осталась, пожалуй, только телесная оболочка... Однако Клио знала, что, если бы она не сопротивлялась испытаниям, выпавшим на ее долю, они поглотили бы ее, как та черная пропасть, которую она видела в кошмарном сне во время болезни.
Хотя Меррик был теперь вроде и не Меррик вовсе, Клио продолжала спать с ним в одной постели. Она клала голову ему на грудь, поскольку, засыпая, ей необходимо было слышать, как бьется его сердце. Ровное биение сердца Меррика давало ей вполне осязаемую опору и надежду сохранить свой такой привычный, но постепенно ускользавший от нее мир.
Иногда она возвращалась мыслями к прошлому. Тогда она считалась невестой незнакомого ей рыцаря по прозвищу Красный Лев, который, вместо того чтобы спешить к ней, сражался с неверными в пустыне. По этой причине Клио пришлось провести в монастыре долгие годы и предаваться бесконечным грезам о предстоявшей ей семейной жизни...
«Интересно, – думала Клио, – в жизни всегда все складывается совсем не так, как мечталось в юные годы?»
Но того, что происходило сейчас с ней и ее мужем, она не могла бы себе представить даже в самом страшном сне.
Меррик был здесь, рядом. Вернее, рядом с ней находилось его большое сильное тело, но душа пребывала где-то далеко, в неизвестном ей зачарованном краю. Она несколько раз повторила его имя, как делала это каждую ночь, и некоторое время ожидала, что он ей ответит, заговорит с ней, но тщетно. Тогда она заговорила снова, но уже обращаясь больше к себе, нежели к Меррику. Ее слова напоминали заклинания, которые она произносила, чтобы не сойти с ума и не последовать за мужем в тот запредельный мир.
– Он здесь, – говорила она себе, – он здесь, я точно это знаю. Но, господи, почему же он сам никак не может в это поверить?!
«Я слышу тебя, и временами довольно отчетливо, – беззвучно отвечал ей Меррик. – Как-то раз мне даже удалось почувствовать запах розы, которой ты провела по моим губам. Помнится, в ночь нашей свадьбы я точно так же касался лепестками розы твоего лица.
Иногда я ощущаю твои прикосновения – вот как сейчас, когда ты кладешь голову мне на грудь. Я знаю, что ты плачешь, – твои слезы, словно расплавленный воск, обжигают мне кожу. А уж твое горе и твою боль я ощущаю постоянно – они всегда со мной, в моем сердце.
Я не хочу тебя покидать! Я хочу остаться здесь, рядом с тобой, и любить тебя снова. Очень хочу, но никак не могу к тебе прорваться. Я все время стараюсь, но у меня ничего не получается – уж слишком ты от меня сейчас далеко.
Но я прошу тебя, Клио, не сдавайся. Продолжай свои попытки пробиться ко мне навстречу. Очень тебя прошу!»
Выпал первый снег, но раз и навсегда заведенный при Меррике распорядок жизни в Камроузе не изменился. Его люди отлично помнили его распоряжения и поступали в полном соответствии с ними.
Даже Тобин старался следовать наставлениям Меррика и теперь относился к Долби и Долги с известным уважением, требуя того же и от других оруженосцев. Он обучал парней военному делу с терпением, которое делало ему честь и которого прежде ему так не хватало.
Последние события сильно повлияли на Тобина де Клера. Теперь это был не заносчивый юнец, а молодой и вполне разумный мужчина. Меррику наверняка бы понравилась его нынешняя сдержанность, и он бы одобрил поведение своего оруженосца.
Тобин много времени проводил рядом с Мерриком. Поначалу, сидя у его изголовья, он в основном плакал, но потом, приглядевшись, как ведет себя с мужем Клио, стал, подражая ей, беседовать со своим хозяином уже более спокойно. Клио же, познакомившись с Тобином поближе, прониклась к нему искренним теплым чувством.
Впрочем, все люди Меррика приходили порой его навестить и посидеть рядом с его кроватью. «Чем мы хуже супруги графа? – говорили они между собой. – Если она верит в его выздоровление, то и нам, стало быть, надо в это верить и, по мере сил, этому способствовать».
Клио приучила себя сносно относиться даже к брату Дисмасу и со стоическим терпением ждала в сторонке, пока он бормотал молитвы у изголовья Меррика, обильно кропил его святой водой и чертил освященным елеем у него на лбу и на щеках знак креста.
Каждый день и каждую ночь Клио беседовала с Мерриком. Она поведала ему о своем детстве, о своих юношеских мечтаниях. Она даже пыталась его рассмешить – рассказывала о своих выходках, после которых ее отец начинал всерьез задумываться о спасении ее души.
