Роксана Гедеон - Дыхание земли
– Куда вы идете, мадам? – осведомилась Маргарита.
– В парк.
– И вы ничего не желаете мне рассказать?
– Оставь меня в покое! – ответила я почти грубо, желая хоть на ком-нибудь сорвать свою злость.
Зимний парк был холоден и тих – если бы не возня клестов, потрошащих еловые шишки, тут вообще не раздавалось бы ни звука. Деревья чуть припорошило снегом, но мороза и инея не было, и в декабре еще словно продолжалась осень. Я быстро шла по дорожке, ощущая, как потрескивают под моими туфлями сухие сучья.
Я оказалась в Западном гроте – гроте из розового гранита с устроенными в нем каменными скамейками и столиком. Трехступенчатый водопад, ручейки которого, переливаясь и журча, неуловимо исчезали под беспорядочно нагроможденными камнями, летом был, вероятно, приятным и освежающим, но сейчас от него веяло холодом. Я грустно присела на краешек скамьи, намереваясь попечалиться в одиночестве… Что мне, собственно, нужно? Мои дети устроены, у девочек есть отец, я сама могу не ломать больше голову над тем, как добыть еду и деньги. Честное слово, я не ценю своего счастья – мне подавай нечто большее… Хотя, черт возьми, какое там счастье? Я женщина, красивая, обаятельная женщина, мне нет еще и двадцати шести лет, я, наконец, замужем за человеком, который нравится мне все больше и больше, но что толку? Он вообще не проявляет ко мне интереса. Не может же он не понимать моего настроения… Вероятно, я его не привлекаю; но тогда возникает вопрос – зачем он на мне женился?
– Мадам Сюзанна?
Я от испуга и неожиданности вскочила со скамьи.
– Ах, это вы, отец Ансельм! Я совсем не слышала, как вы подошли.
– Вы готовились плакать, это видно. Что, господин герцог обижает вас?
Отец Ансельм, толстый румяный кюре, живший в Белых Липах, еще, честно говоря, не имел счастья видеть меня в церкви или на исповеди. Я знала, что он человек веселый и разговорчивый. Но сейчас он не улыбался. Его добрые глаза навыкате смотрели на меня серьезно.
– Нет, не думайте так, – проговорила я растерянно. – Он не обижает меня… Хотя, может быть…
Я смутилась, не зная, как разговаривать об этом с духовным лицом и нужно ли вообще разговаривать. Отец Ансельм протянул мне руку.
– Пойдемте, дочь моя, здесь слишком холодно.
Его пухлая рука оказалась такой теплой… И я вдруг доверилась ему – безоглядно, неожиданно, не раздумывая. Его глаза были такими понимающими, как ни у одного знакомого мне священника.
– Идемте, дитя мое, – повторил он, и я пошла.
На моем сердце была накипь – тяжелая, ржавая, мешающая мне жить; она состояла из того дурного и мрачного, что было у меня в прошлом, и не позволяла чисто и открыто смотреть вперед. Я хотела избавиться от этого груза, хоть кому-нибудь открыться. Отец Ансельм – священник, он будет молчать; к тому же у него такие глаза, что невольно вызывают на откровенность.
– Вы не ходите в часовню, не исповедуетесь. Разве вы не верите в Бога, дитя мое? – спросил он просто, без тени осуждения.
Я молчала, не желая говорить правду и не желая лгать.
– Ответьте мне. Вы доверяете Богу?
– Нет. – Я вскинула голову, словно готовилась к битве. – Было несколько случаев, когда я доверилась. У меня был сын, Луи Франсуа… я молилась за него. Но он все равно умер. А после этого Бог для меня замолчал. Он всегда был глух, когда дело касалось меня. Ах, святой отец, я такое видела во время революции, что вряд ли Бога можно назвать милосердным!
Мы шли по аллее, моя рука дрожала в руке отца Ансельма. Я уже сама раскаивалась, что так разговорилась, – священнику мои слова, должно быть, неприятны. Кюре остановился на берегу озера, его взор был устремлен на другой берег.
– Расскажите мне все, – сказал он вдруг.
И меня словно прорвало. Я не могла больше сопротивляться желанию говорить. Запинаясь и торопясь, я стала рассказывать – все, с того самого момента, как впервые увидела Александра, ничего не скрывая, вплоть до самых интимных моментов. Этот кюре стал словно родной мне. Интуиция мне говорила, что он хочет и может мне помочь.
– Понимаете, святой отец, мы… мы с ним словно чужие. Должно быть, он сильно оскорблен тем, что я сказала в первую ночь. Он не говорит со мной, почти не встречается. И это… это особенно скверно.
– Почему?
– Потому что… потому что он мне нравится.
– Вы любите его?
– Нет, вероятно, пока нет. Я ведь совсем не знаю герцога. Но мне кажется, что я смогла бы полюбить его, стать ему хорошей женой, если бы узнала его получше… ну, вы понимаете, что я имею в виду.
Кюре повернулся ко мне, и я поразилась перемене, происшедшей с его лицом. Оно полностью утратило серьезность. Он улыбнулся – так лукаво и весело, что улыбкой залучились все его черты, вплоть до ушей.
– Ах, дорогая моя, да неужто все дело в этом?
Недоумевая, что его так обрадовало, я с усилием кивнула.
– Дочь моя, мне кажется, вы просто созданы друг для друга. Вы разочарованы, ожесточены, слишком самостоятельны для женщины. Он как раз под стать вам, он сильнее вас как раз настолько, чтобы вы его уважали. Все ваши недоразумения – чепуха! Ему стоит лишь ходить к вам в спальню, и вы быстро придете к согласию. Ах, Боже мой! Да ведь вы больше двух месяцев женаты, а до сих пор не поняли этого!
– Но отец мой, – пробормотала я потрясенно, впервые услышав такие слова от священника.
– Не говорите, что я заставил вас покраснеть. Видит Бог, дитя мое, ваш брак освящен церковью, и нет ничего такого, что могло бы сдерживать меня дать вам такой совет. Послушайтесь меня, дорогая юная герцогиня, станьте Александру женой, и вы будете счастливы.
– Да ведь вы разве не поняли? – проговорила я через силу. – Это он не хочет меня, он меня избегает!
– Сделайте первый шаг, – сказал кюре, лукаво посмеиваясь. – Я не стал бы такого советовать девушке, но вы, как женщина опытная и знающая…
– Вы предлагаете мне его соблазнять?
– Ну, я не стал бы конкретизировать.
– Но, отец мой… Он же может меня отвергнуть. Вдруг я его не привлекаю? Вы хоть представляете, какой это для меня будет стыд?
– Дитя мое, вы его привлекаете и отказа не получите. Он просто боится вас.
– Боится? – переспросила я пораженно, полагая, что слышу совершенно абсурдные вещи. – Боится – он? Полноте, святой отец! Гариб рассказывал мне, у него были сотни женщин! Да и тут в округе, я уверена, у каждого десятого ребенка – нос дю Шатлэ!
– Он не близости с вами боится, милая дама. Он точно так же, как вы, боится отказа. Глупое положение, не так ли? Ну, хотите, я намекну ему, чего вы хотите?
Меня охватил ужас.
– О, ради Бога, нет. Только не это… Уж лучше я буду одна. Умоляю вас, отец мой, не делайте этого!
