София Каспари - Лагуна фламинго
К счастью, внимание семьи переключилось на Марко, который как раз вышел на террасу. На юноше был деловой костюм.
Его взгляд скользнул по Эстелле, затем Марко поклонился Виктории и Педро.
— Спасибо вам за то, что вы меня приняли. И за то, что поддержали меня в моих устремлениях. Благодаря вам я смог сделать то, о чем так долго мечтал.
Виктория что-то ответила, но Эстелла не слышала ее слов. В ее голове вдруг вспыхнула яркая, всепоглощающая мысль: «Господи, пускай я забеременею! Я хочу ребенка от этого мужчины».
Глава 5
Джон поставил бутылку коньяка между собой и своим приятелем, Вильгельмом Кнаабом, и щедро налил спиртное. Оба молча подняли стаканы и чокнулись. Коньяк обжег Джону горло. Мужчина встряхнулся. Все становилось намного проще, когда он пил. На душе у него потеплело. Раньше он много пил, потом бросил. А теперь начал опять. Джон поскорее налил себе еще одну порцию коньяка.
Вильгельм уже лет тридцать жил в Буэнос-Айресе. Он застал увеличение общины немцев, кризисы и социальную перестройку последующих лет.
— Тогда, в самом начале, — рассказывал он, — евангелическая Церковь была единственным, что объединяло нас, немцев. Но главную роль в общине играла небольшая группа аристократов. Конечно, простым людям слова не давали сказать.
Джон выпил коньяк и налил еще. «Это уже третий стакан», — проворчал голос в его голове. С каждым глотком этот голос становился все тише.
— Но разве с тех пор что-то изменилось, Вильгельм? Все решают крупные землевладельцы и торговцы, люди влиятельные, как и раньше. О господи, если бы нам только удалось действовать и бороться сообща!
«Ну вот я и сказал об этом. Да, так обстоят дела. Я, Джон Хофер, смутьян». — Джон уставился в свой стакан. Он давно уже не думал о создании организации рабочих. В 1878 году, когда вышел инициированный Бисмарком закон о социалистах, все больше товарищей Джона перебирались в Буэнос-Айрес, и он боялся, что рано или поздно ему придется столкнуться с кошмарами прошлого.
«Но судьба пощадила меня. Пощадила, для того чтобы я выполнил свое предназначение».
И теперь — так Джону казалось — это время настало.
Вильгельм Кнааб покрутил стакан в руках.
— Да, я хорошо помню, какие шли споры, когда сюда прибыли первые переселенцы, покинувшие родную Германию по политическим, а не по экономическим соображениям. Был тогда такой парень, Доминик, музыкант, открывший в Буэнос-Айресе лавку инструментов, и его брат, основавший молочное производство. Они выступали против церковного совета, сплошь состоявшего из крупных торговцев. Им тогда даже удалось кое-чего добиться. Иногда и нам, простым людям, улыбается удача. Но на следующем собрании общины богачи предложили своим работникам все оставить по-старому.
Джон приподнял брови.
— Я же говорю: богач — он по своей натуре мошенник.
— Но не все требования Доминика и его брата остались без ответа, — заметил Вильгельм. — Церковный совет расширили. А демократы, которых не устраивало положение вещей, основали общество «Форвертс».
Джон покачал головой.
— Я вот что тебе скажу. Пришло время перемен, Вильгельм. Мы должны бороться за наши права и покончить с правлением олигархов, а главное, крупных землевладельцев.
Вильгельм понурился.
— Да, это было бы неплохо. Но проблема в том, что большинство переселенцев не считают себя аргентинцами. Они все еще полагают, будто они итальянцы, немцы, французы, испанцы. Или даже баски, бургундцы, галичане, баварцы. И это при том, что они перевезли сюда свои семьи и собираются прожить тут до самой смерти.
Джон пожал плечами.
— Но это должно измениться!
Вильгельм кивнул.
— Что-то изменится, это неизбежно. Разве уже сейчас не очевидно, что рабочие, которые приехали из Европы и принадлежат к низшим слоям населения, привнесли в этот город стремление к улучшению ситуации? Покорность судьбе, безропотное смирение и апатия — все то, что характеризовало бедняков этого города, — останется в прошлом, уверяю тебя.
Джон нахмурился.
— Ох, если бы ситуация не менялась так чертовски медленно!
Вильгельм покачал головой.
— Терпение, только терпение. Скоро все начнется.
— Твои бы слова — да Богу в уши.
Той ночью Джон вернулся домой, в крохотную квартирку, которую он делил с Марленой. Он был очень пьян, и Марлена опять забрала Аврору и ушла к Дженни и Рахиль.
Джон вынужден был признать, что в последнее время она все чаще искала убежища у Гольдбергов. Марлена уходила, когда Джон напивался, уходила, когда они ссорились. Уходила, когда была голодна, когда мерзла, когда уставала. Дженни и Рахиль всегда с радостью принимали ее. К этому времени Марлена попросила Рахиль передать от нее привет матери и Юлиусу.
Вначале было нелегко убедить Рахиль не рассказывать о том, где она находится. Марлена попросила подругу не вмешиваться в происходящее, но Рахиль заявила, что долго хранить молчание не сможет, и вскоре Мейеры-Вайнбреннеры узнали, что с Марленой и ее ребенком все в порядке.
На следующее утро Рахиль Гольдберг предложила Марлене принять расслабляющую ванну. У Авроры резались зубки, и она плохо спала, поэтому Марлена, которая была на сносях, очень устала. Сейчас малышка спала в кроватке, поставленной для нее Рахиль.
Марлена удобно устроилась в теплой ароматной воде, когда к ней вошла Дженни и уселась на край ванны.
— Он люмпен, не так ли? — без лишних предисловий спросила она.
Марлена погрузилась в воду по шею. Ее живот белел под водой. Тело Марлены округлилось, и она наслаждалась ощущением легкости в воде. Скоро ей рожать…
«Люмпен, — подумала она. — Оборванец». Марлена задумчиво кивнула.
— Но я люблю его, — прошептала она.
Дженни погладила ее по голове.
— Я знаю, знаю. Он может быть очень привлекательным, даже соблазнительным.
Девушки переглянулись и, сами не зная почему, расхохотались. Этот смех заменил им слезы, которые приходилось сдерживать, слезы разочарования.
Две недели спустя Марлена родила в доме Гольдбергов второго ребенка — мальчика, поприветствовавшего мир громким криком.
В отличие от Авроры, он был очень похож на отца — такие же глаза, такой же нос. Марлена назвала сына Хоакином.
Приходя в себя после родов, женщина много думала о случившемся. Она поняла, что так дальше продолжаться не может. Она не может вернуться к Джону, ведь тот не собирался менять свою жизнь. Да, он ждал рождения второго ребенка, хоть и ворчал вначале, но Марлена знала, что этого недостаточно. Она несла ответственность за своих детей, и как ей ни было трудно, придется вернуться к матери и Юлиусу и попросить их принять ее.
