Кэтрин Коултер - Наследство Валентины

Джеймс дожевал последний кусочек кекса, прикрыл глаза от удовольствия и откашлялся.

– Той ночью шел дождь. Его сапоги были в грязи. Попытаемся поискать во всех направлениях от того места, где стоял замок.

– Да, – поддержал его Маркус. – Кроме того, в сорока пяти минутах ходьбы от замка по большей части находится лишь вода, так что искать придется не очень долго. Кажется, существует возможность, хотя и слабая, что мы что-то обнаружим.

– Думаю, стоит продолжать чтение, – предложила Мэгги, вожделенно глядя на последний кекс, но со скорбной решимостью качая головой. – Если мы не найдем что-то еще, осуществим идею с замком.

– Местные жители сочтут, что мы спятили, – заметил Джеймс, улыбаясь жене. – Представляете, в каком виде мы выберемся из этой кучи грязи и камней?

В старом доме все стихло. Ни шороха, ни треска, поскольку, как надеялся Джеймс, все давно заснули. По крайней мере он тешил себя этой мыслью, не сомневаясь, что любой шум, любой звук, который издадут он или Джесси, немедленно донесется до каждого уголка.

Джесси лежала на спине. Изящная батистовая сорочка прикрывала ее тело от шеи до кончиков пальцев. Атласные ленты персикового цвета завязаны под подбородком. У Джеймса просто руки чесались поскорее развязать эти ленты.

– Маркус прав, – тихо говорила Джесси. – Куда бы ты ни направился от замка, через сорок пять минут очутишься либо в океане, либо в заливе Памлико.

Джеймс приподнялся на локте и склонился над женой.

– Сегодня такая лунная ночь...

– Что? Да, Джеймс. Я даже вижу дьявольские огоньки в твоих глазах.

– Это не дьявольские огоньки, а вожделение.

Джесси ласково провела пальцем по его щеке.

– Не знаю, почему я не сказала тебе раньше, что люблю тебя, но говорю сейчас. Я люблю тебя, Джеймс, всегда любила.

Паника, неодолимая паника охватила Джеймса. Любовь? Конечно, он неравнодушен к Джесси, наслаждается ее телом. Она ему очень нравится. Но любовь?

Ее улыбка не погасла, но Джеймс заметил, что в прекрасных глазах жены появилась грусть.

– Не имеет значения, – поспешно пробормотала Джесси, хотя Джеймс сразу понял, что это неправда. – У меня хватит любви на двоих. Ты будешь любить наше дитя, Джеймс? Несмотря на то, что это и мой ребенок?

– Не будь дурочкой, Джесси. Как ты можешь быть не безразлична? Ты моя жена. Просто...

– Ты не забудешь, что мы оба любим лошадей, верно? Не знаю, как я отношусь к детям и смогу ли я стать хорошей матерью?

– И не сомневайся. Ты будешь чудесной матерью.

– А ты, Джеймс?

– Лучшего отца не сыщешь во всем мире! Но, Джесси, я почти уверен, что все в этом чертовом доме уже спят. Если дашь слово не кричать, я буду любить тебя до потери сознания.

Он легонько коснулся ее сосков.

– Очень чувствительны?

– Да, но ты всегда так нежен.

Джесси закрыла глаза, ощущая, как его пальцы медленно касаются ее груди, прикрытой батистовой сорочкой.

– Вряд ли Маркус или Дачесс спят, – шепнула она. – Видел бы ты, какие взгляды он бросал на нее в гостиной.

– Маркусу не везет, разве не помнишь? В их спальне спит Энтони.

– Нет, Энтони с Баджером и Спирсом. Я слышала, как Маркус договаривался со Спирсом. Чарльз с Мэгги и Самсоном.

Джеймс громко рассмеялся, но тут же, спохватившись, закусил простыню. Немного отдышавшись, он заметил:

– Имея такую жену, как Дачесс, Маркус вряд ли оставит ее в покое хотя бы на день.

– Хотелось бы мне быть такой же ослепительно красивой, Джеймс, но, увы, я – всего лишь я. Боюсь, тебе не выпало особенного счастья.

– Снова напрашиваешься на комплименты, Джесси? В таком случае ты делаешь это очень неумело. Слишком жалобный голосок. Ну а теперь молчи.

Наклонившись, Джеймс поцеловал ее в кончик носа. Глаза Джесси были открыты, и, когда он опустил голову ниже, она проследила за ним взглядом. Джеймс снова захохотал, на этот раз забыв об осторожности. Вскоре оба были поглощены любовной игрой: щекотали друг друга, осыпали поцелуями, резвились, как дети, пока Джесси внезапно не сжала его набухшую плоть и Джеймсу стало не до смеха. Из головы вылетело все: дневники, сокровище и, кажется, даже собственное имя – все, кроме теплой руки, дерзко ласкающей его. Джеймс застонал, но Джесси и не думала останавливаться. Через минуту он ощутил ее теплое дыхание и прикосновение языка к животу.

«Это уж слишком», – подумал Джеймс, но тут же взмолился, чтобы Джесси не пришла к такому же заключению.

Он едва не излился ей в рот, но в последнее мгновение ухитрился перевернуть Джесси на спину и приподняться. И тотчас же припал губами к раскаленному бугорку. Джесси едва не потеряла сознание от потрясшего ее ослепительного экстаза. Когда он вонзился в нее, резко и глубоко, она вздохнула, выгнулась и прошептала:

– Лучше тебя никого нет, Джеймс. Поцелуй меня, чтобы я ощутила свой вкус.

Джеймс окончательно потерял голову. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем он сумел отдышаться и пробормотать:

– Джесси, ты едва меня не прикончила.

– Если будешь мил со мной, – шепнула она в ответ, целуя его вспотевшее плечо, – я попытаюсь повторить это еще раз.

Джеймс застонал, но, к собственному удивлению, вновь ощутил небывалый прилив сил. Позднее он сказал:

– Ты говоришь, что любила меня с четырнадцати лет. Однако всегда старалась побить меня на скачках, вечно устраивала всяческие проделки, оскорбляла. Какая же это любовь?

– Думаю, это был мой брачный зов, – пояснила она, укусила его за шею и засмеялась. – Просто я не знала, чем еще привлечь твое внимание. Ты считал меня надоедливой соплячкой и награждал снисходительными взглядами, ясно давая понять, с каким удовольствием отвесил бы мне затрещину, а я не могла вынести этого. И доводила тебя до исступления, лишь бы не видеть твоего равнодушия.

– Ты приводила меня в бешенство столько раз, что и припомнить невозможно, – ухмыльнулся Джеймс. – Но забавнее всего было в тот раз, когда ты проломила потолок и приземлилась в кормушку с сеном... а потом еще размазывала по физиономии огурцы, и все это за три месяца до того, как я на тебе женился.

– Но я вовсе не собиралась падать, – запротестовала Джесси и ударила мужа в живот, но тут же поцеловала ушибленное место.

– Что ты делаешь, Джесси! – выдохнул Джеймс.

Но Джесси лишь прошептала, не отрывая губ от его мгновенно затвердевшей плоти:

– О, я всегда знаю, что делаю, особенно когда ласкаю тебя, Джеймс.

Ее ладони были мягкими, а губы – теплыми.

– На сей раз я не вынесу, Джесси.

И Джесси постаралась добиться этого.

В эту ночь ей не снились кошмары, и Джеймс утром заметил:

– Так и знал, что, если ты увидишь это место глазами взрослого человека, ужас рассеется навсегда. И я оказался прав.